Увлечения и хоббит
15.07.2014 в 21:42
Пишет забавная:Театр абсурда, wip, 2
начало - здесь.
2300, да, снова
Точной даты съемок Себастиана все еще нет, Джосс отвечает “пока не определились” с таким лицом, словно ему неприятно, а Крис старается не отсвечивать лишними вопросами; зато на площадке появляется дублер, помогает с постановкой драк, у него кепка, недельная щетина, ничего в нем сейчас не напоминает о “Солдате”, и, пожалуй, это к лучшему, Крису и без того есть на что отвлечься.
На чертов инстаграм, например, Крис триста раз себе наказал не проверять ничего, но профайл придурка Дона Саладино каждую неделю взрывается новыми фотографиями или видео, которые вызывают реакцию - Крис уверен, не только у него - у всех этих безликих тысяч подписчиков. Ну, думает Крис, может, он и не придурок, конечно, нормальный спортсмен, профессионал, знаток своего дела; Себастиан, как бы ни выглядела половина его поступков, никогда и ничего не делает себе в ущерб.
В отличие от Криса.
Потому что это - в ущерб; это - злит, нахрен, все эти фотографии, видео, тяжелое дыхание, тренажеры чертовы, спина, мышцы под прилипшей тканью футболки, и как, блядь, ну как можно вообще выставлять такое в открытый доступ? Крис смотрит все равно, - сохраняет, как последний дебил, и не хватало еще дрочить на фотку с экрана телефона, но что еще, спрашивается, делать; как вообще с этим справляться - да и зачем, собственно. И Крис не вчера родился, все понимает и про преимущества социальных сетей, и про пиар, и про привлечение клиентов, и про контракты, - про необходимость занятий спортом, если уж на то пошло, - и Саладино за его репортажи стоило бы, вообще-то, сказать спасибо, да и не только за них, Себастиан меняется внешне - снова, это видно, Крис представить не может, насколько охуенно он будет выглядеть к началу съемок третьего “Кэпа”; и все-таки.
И все-таки.
Все эти ракурсы, вся эта подача, вся эта гордость, которая на экране мобильника считывается вместе с похотью, или, может, Крис просто заебался уже смотреть, - Саладино словно мечтает оттрахать собственного клиента пожестче, только не выходит, и он сублимирует, каждый день включая на телефоне камеру. Все это выглядит именно так, и Криса не волнует уже, что говорит Стэн, потому что он говорит - ты бредишь; он говорит - у тебя крыша едет уже, хватит овсянку с беконом жрать; он говорит - я плачу деньги, чтобы выглядеть хорошо, это работа, проблемы какие?
- Давай я начну докапываться до твоих тренеров, - доносится из трубки голос Себастиана, когда очередное видео совсем сносит Крису башню. - Или кто у тебя там был еще? Волосы на груди кто удалял, автозагар растирал, костюм натягивал, всю эту хрень, мне что, пойти, может, не знаю, альбомы их поискать на фейсбуке, фотографии посмотреть?
Крис слышит невысказанное, - у тебя совсем крыша поехала, Эванс.
Слышит, - ты права-то никакого не имеешь, подумай, что несешь.
Слышит, - послушай, вообще, как ты это говоришь, твои претензии, твое это дерьмо, оно кому-то нужно?
Крис слышит голос Себастиана, голос у себя в голове, и он говорит правду; эта правда самого распространенного сорта - осознаешь ее и все равно не можешь ничего с собой поделать.
- Я тебе клянусь, - отвечает Крис, наблюдая издалека, как Роберт роняет помидор из сендвича. - Если так продолжится, приеду поболтать с Саладино насчет его методов видеосъемки.
- Ты ебанулся, - заключает Себастиан, вешает трубку; конечно, все продолжается точно так же.
Конечно, Крис не может не сдержать обещание.
Его ловят на площадке прямо перед отъездом в аэропорт; Крис расписывается на протянутом курьером бланке, удивленно вертит в руках сверток, в нем - коробка, небольшая совсем, в таких держат украшения или какую-нибудь мелочевку; эта посылка не фанатская, но на бланке не проставлен обратный адрес.
- Таинственная поклонница? - добродушно фыркает Хемсворт Крису в спину, и он не отвечает ничего, пытаясь ногтем отодрать скотч; сюрпризы, тем более подобного рода, не входят в список его обожаемых вещей.
Если не считать того, что иметь в голове подобный список - в принципе идиотизм, всю жизнь подтрунивал над ним Скотт; Крис, господи, зачем нужно систематизировать все?
Липкая лента наконец поддается, и из коробки на ладонь Криса выпадает кольцо. Серебряное, матовое, широкое, - чужое, - Крис узнает его моментально, помнит на пальцах, безымянном или среднем, помнит брошенным на полке под зеркалом в ванной, помнит даже на фотографиях.
Решил, что ли, что без материального подарка на день рождения Крис все-таки не обойдется - пусть с опозданием?
“Нахрена ты прислал мне свое кольцо?” - отправляет он тут же, и ответ приходит меньше, чем через минуту, как будто был заготовлен шаблон.
“Посмотрел пару твоих интервью. Кажется, тебе оно нужно больше.”
И это не объясняет вообще ничего, Крис не понимает, но пытается, вертит в руках уже в такси, присматривается - замечает наконец то, что могло сразу броситься в глаза, если знать, куда смотреть.
FUCK IT - лаконичная, крупная гравировка на внутренней стороне ободка; не знаешь - не увидишь никогда.
Не обращая внимания на водителя, Крис отсмеивается, надевая кольцо на средний палец.
К черту все.
Это напоминает какой-то забег, где на старте тебе пообещали, что вон там, через десяток километров, парочку горных хребтов и три моста, вот там-то и ждет долгожданный финиш; и ты бежишь, найдя удобную скорость, не соревнуешься ни с кем, просто работаешь, просто идешь к цели, а потом понимаешь, что не существует никакой финишной ленты, и дорога эта не заканчивается вот уже которую неделю, и все дни уже сливаются в один, и ты думаешь только о том, что устал и хочешь пить.
Усталость и жажда - в общем-то, главное, что Себастиан чувствует все это время, потому что Саладино не щадит его совершенно, как не щадит никого; и Эванс наверняка сказал бы что-то о том, что в этом вся ирония жизни - за собственные мучения ты еще и деньги платишь, Эванс и из этого сделал бы что-то серьезное, а Себастиан только смахивает пот со лба, прикручивая к штанге еще пару блинов.
- Вообще я думал всегда, что спорт, не знаю, должен прибавлять энергии, - фыркает он уже не в первый раз, озираясь в поисках полотенца.
- Это правда, - хмыкнув, улыбается Дон, и это действительно так, и энергия, и тело меняется, и ты становишься лучше, Себастиан знает это, чувствует это, видит каждый день в зеркале, это охуенно, это стоит того; но о всех плюсах не получается думать после двух часов тренировки, а Саладино, который и сам редко прохлаждается, выглядит сияющим придурком с рекламных билбордов - и сейчас, и вообще круглосуточно, Себастиан понятия не имеет, как ему это удается, но это раздражает.
- Ну, не знаю, - Себастиан опускается на лавку для пресса, перекидывает через нее ногу. - Мне прямо сейчас спорт прибавляет желания лечь и сдохнуть. Окей, поесть бы еще.
- Главное, не забудь про животный белок, - назидательно сообщает Дон, ребята ржут, Себастиан закатывает глаза, что вообще с него взять. - Еще три подхода.
Еще три, еще пять, перерыв.
Новый день - и все сначала.
И все отлично, Себастиана более чем устраивает его жизнь прямо сейчас, если бы кто-то спросил, как он себя чувствует, он ответил бы - лучше всех; или, по крайней мере, близко к тому, потому что было бы замечательно, если бы никто не трахал Себастиану мозги после того, как Дон в очередной раз обновит инстаграм. И хуже всего, что Крису не объяснить никак, не донести до него, что не обязательно звонить и материться каждый раз; на самом деле, Себастиану нравится это иногда - знать, что где-то там в Англии Эванс пялится на фотографии, перематывает видео раз за разом, и, когда он звонит, в этих разговорах обвинение борется с желанием, Крис сбивается каждый раз, рассказывая, что думает насчет того, как Себастиан разводит ноги, насчет насквозь мокрых футболок, насчет напряженных мускулов; Себастиану нравится все это, но Крис все равно ведет себя, как полный придурок, кто бы поспорил с этим? С чужой ревностью у Себастиана сложные отношения, в свое время ему не раз мозг выворачивали претензиями, обоснованными или нет, неважно, - у Эванса-то откуда это берется, эта неожиданно сильная неприязнь в голосе, эти “придурок Саладино” и “дебильные фото”, - все это Себастиана не устраивает совершенно, он не собирается отчитываться, не собирается ругаться по этому поводу, не собирается ревновать в ответ, он просто не понимает - больше года все было идеально, ни обязательств, ни сцен, ни вопросов лишних, и даже без приветствий можно было обходиться, секс, дружба, удобство, никаких проблем.
Нахрена теперь?
И он снова думает - да послать уже к чертовой матери, теперь-то уже пора, слишком много негатива, это злит, мешает, и ему в первую очередь, и Эвансу тоже; Крис вообще стал злее за эти годы, - Себастиан отлично помнит его в конце две тысячи десятого, чуть более дружелюбным, чуть более мягким, чуть более добродушным, из Криса во все стороны перло ощущение комфорта, который можно было испытать рядом с ним, стоило только подойти ближе; а теперь он захлопывается, как ракушка, и, если вдруг раскрывается, оттуда только и лезет, что какое-то дерьмо.
Себастиан не собирается чувствовать себя хоть на малую долю виноватым.
Просто - послать, думает он каждый раз.
Он не делает этого.
Он не делает, потому что прямо сейчас это было бы слишком бессмысленно, да и решение такое - из тех, что Себастиан не хочет уже принимать, пусть идет как идет; катится к чертям - да и похуй. Он не делает ничего, и все это становится совсем не смешно, потому что Эванс нарисовывается возле тренажерного зала.
Возникает словно из ниоткуда у черного входа, привычного уже для любого человека здесь, хоть как-то засветившегося на экранах чужих телевизоров; Себастиан выходит, забрасывая на плечо сумку, он сегодня последний, дополнительная тренировка, все уже разошлись, Дон следует за ним по пятам - и почти врезается в спину, когда Себастиан резко останавливается; Крис стоит, боком прислонившись к кирпичной стене, руки в карманах, на лице эта улыбка его, обычная улыбка для международных премьер, - ах, господи, я блядь так счастлив здесь находиться, задайте мне еще немного вопросов.
- Крис, какая неожиданность, - устало замечает Себастиан, облизывая губы; шагает все-таки наружу, во двор, позволяя Дону пройти следом, и тот тут же взрывается дружелюбием:
- Крис Эванс - здесь! Вот это точно неожиданность, - они крепко пожимают руки, Крис улыбается, и Себастиан, упираясь спиной в стену, вяло думает, что, может, можно было бы свалить, пока он скалятся друг на друга; он бросил курить на время, но сейчас мечтает просто о сигарете.
И Крис смеется, рассказывает что-то про срочные дела в городе - какие нахрен дела - и про то, что решил, раз уж так вышло, заскочить к старому приятелю, - мы с Себастианом дружим, конечно, мог бы и не сомневаться, - и что хотел успеть на тренировку, потому что наслышан о профессионализме местного тренера, но, жаль, доехал слишком поздно. Ничего страшного, говорит ему Дон, если интересно - покажу новое видео, как раз снял час назад, сегодня делали упор на кардио, у нас новые беговые дорожки; и улыбка Криса снова и снова напоминает оскал, взгляд стальной совсем, и радушие настолько напускное, что Себастиан думает - может, Саладино и в самом деле такой придурок.
- Сигареты есть? - интересуется Себастиан, пока Дон копается в телефоне, и Крис, подняв брови, вытаскивает из кармана помятую пачку, протягивает, разглядывает его откровенно оценивающе, с головы до ног, ощупывает, взглядом - как будто руками, Себастиан практически может почувствовать, и он бы предпочел, чтобы этим дело и ограничилось.
Чтобы они поехали куда-нибудь, потрахались, и Крис свалил обратно в Лондон; чтобы обошлось без этого цирка, - он щелкает зажигалкой, а Эванс тем временем склоняется к экрану, опираясь ладонью о плечо Дона, обыденный совершенно жест, но Себастиану кажется, если Крис еще немного сожмет пальцы, на рубашке Саладино останутся прожженные дыры. И они снова смеются, Крис кивает, как китайский болванчик, и начинает рассказывать что-то о друзьях, которые показывали ему прошлые видео, - какие еще нахрен друзья, господи, мудак, - об их ценном мнении, о том, что людям, оказывается, все эти отчеты из тренажерного зала кажутся откровенными очень, слишком нарочитой рекламой, - Дон, не считаешь ли ты, что они могут быть правы? Людям интересно видеть результат, говорит Дон, машет рукой в сторону Себастиана, окончательно решившего слиться со стеной. Людям нравится, и, в конце концов, Крис, согласись, говорит Дон, им определенно есть на что посмотреть.
Нашлись тут специалисты по маркетингу, думает Себастиан.
- Я все еще здесь, вообще-то, - произносит он почти дружелюбно, растягивая в вымученной улыбке губы, долго затягивается, какой же кайф, свалить бы уже домой; неизвестно, чего вообще добивается сейчас Эванс, но, видимо, нарывается на то, чтобы Себастиан захлопнул перед ним дверь.
И они все спорят о том, что можно показывать, а что нельзя, и как лучше снимать, и что-то про ракурсы, Себастиан уже вообще не следит, не вслушивается в слова, взгляд его упирается в одну точку, застывает на лице Криса, - эмоциональном, открытом, он оживленно жестикулирует, а угроза сквозит в каждом движении, если Дон этого не видит, так значит, он просто слепой. И - видит, видит же, понимает вдруг Себастиан, замечает, сколько напряжения в самом Саладино; это уже, думает он, не цирк, это средняя школа, прелюдия перед петушиными боями, где один из участников нихуя не понимает, за что его собираются бить.
А потом Крис смотрит на Себастиана - оглядывает с головы до ног, снова, задумчивый, ухмыляется вдруг:
- А вообще-то, - говорит он, и Себастиан выгибает бровь, щелчком по фильтру стряхивая пепел. - Вообще-то, Дон, может, ты и прав.
- Ты дебил, - часом позже рвано выдыхает Себастиан, захлопывая дверь в квартиру собственной спиной, Эванс толкает его, как обычно, резко - держит, вжимая ладони в плечи, футболка съезжает под пальцами, Крис вылизывает его шею, и, похоже, ему похуй вообще. - Ты дебил, это не здорово нихера, и чего ты добился-то?
Чего ради приезжал, если разошлись они с Саладино на том, что тот будет обновлять инстаграм чаще, больше, разнообразнее, - на том, что Себастиана в этих материалах будет еще больше, Дон пообещал фактически; чего ради приезжал, если угрожал неделями, а в итоге полчаса еще развлекался разговорами о протеине и добавках с идиотскими названиями, пока Себастиан, забив на все это действо, заткнул уши наушниками плеера.
- Чего ради творить эту хрень, - злится Себастиан, кусает губы Криса, терзает рот, если этот мудак хотел его выбесить, у него отлично получилось, замечательно просто, филигранная работа; и Крис ведет рукой от волос к щеке, не замечая, пальцами мажет по подбородку, от одного из них Себастиан вдруг чувствует прохладу, и, скосив глаза, видит кольцо.
- Я просто понял, что я идиот, - спокойно сообщает Крис, отстраняется, стаскивая толстовку за шиворот, и Себастиан кивает тут же, красноречиво подняв брови. - Что если этих видео не будет, я совсем заебусь в Лондоне.
Окей, думает Себастиан, окей, не плевать ли; тянет взъерошенного Эванса обратно к себе за ворот майки.
Окей, не все ли равно.
Поспать так и не удается.
1200 слов
Фотографии Крис получает от Энтони, - Маки бомбардирует его ссылками, одна за другой, и еще, и еще, бесконечные кадры, Себастиан за столом, Себастиан улыбается, Себастиан хмурится, Себастиан поправляет волосы, Себастиан подписывает какие-то рисунки, Себастиан и Энтони на панели, Себастиан хлопает Энтони по ладони; блядь, думает Крис, какого хера, у меня что, на лбу все написано?
- Какого хера? - вежливо уточняет он, перезванивая. - В смысле, Энтони, я рад, что вы там круто проводите время. Но мне бы хватило и одной фотографии, нет?
- Просто хотел убедиться, что ты это увидишь, - Маки вообще ничего не парит, никогда и нигде, он делает то, что в голову придет, говорит то, что нравится, рассыпается шутками и комплиментами, когда хочет; Маки знает о них обоих слишком много, но Крис все еще к этому не привык. - Потому что он сегодня звезда, чувак, серьезно, он просто блистал, админы визжат, как сучки, от восторга. Так что смотри, - он ржет, как всегда переходит к смеху и обратно без всяких пауз, хороший, открытый Энтони Маки, чтоб его, как вообще ему удается таким быть, - смотри и скажи мне спасибо, Крис.
- Да не дождешься, - смеется в ответ Крис, спохватывается: - У тебя-то как прошло?
- Мне подарили браслет, - очень серьезно сообщает Энтони, цокает языком. - По кайфу, вообще все по кайфу, публика - блеск. Все, меня ждет отличный сендвич, давай, приятель, скоро увидимся.
- Увидимся.
Фотографии все разные, Себастиан на них разный, и где-то видно, что он нереально не выспался, а где-то - что ему сказали что-то приятное, и он, как обычно, в шоке этом своем, в прострации, как, серьезно, вы на самом деле оценили то, что я делаю; и Крис листает их бесцельно, пялится на улыбку и на знакомый какой-то кардиган, Себастиан на фото светится весь, светятся - глаза, Крис успел от этого отвыкнуть, они потухшие были в прошлый раз, гребаный Саладино; руки тянутся набрать номер, но Себастиан оказывается быстрее.
- Ты как? - интересуется он первым делом, и это так по-детски, Крис же слышит, понимает прекрасно, что нахрен Себастиана сейчас не интересуют его дела, Себастиану хочется поделиться, и никто не смог бы в этом ему отказать:
- Ничего нового, - он вытягивается на кровати, забрасывает руку за голову, невидящий взгляд переводит в окно, за ним светло еще, ветер бьет по веткам деревьев, откуда-то издалека доносится чья-то ругань. - Энтони сказал, ты там звездишь.
- Энтони придурок, - смеется Себастиан, коротко, не натянуто, так, как всегда бы должен. - Десять раз сказал, как у меня круто уложены волосы, пиздец, скоро разговоры пойдут.
- Да ладно, люди это любят, - усмехается Крис, и в ответ снова слышит смех:
- Ага, проверено. Сделай комплимент мужику, обними младенца, ты лучше меня знаешь.
Люди это любят, снова говорит Крис.
Люди любят - тебя, придурок, хочет сказать он; любят, а ты понять все никак не можешь, уложить в голове, и месяц проходит за месяцем, а ты не веришь, что это происходит. И Себастиан распаляется уже, продолжает говорить, без натянутых пауз, без слов-паразитов, Крис через трубку ловит энтузиазм, бесконечный, безграничный, Стэна зарядить легко совсем, дай ему тепло, дай ему любовь, оцени его, он ответит тем же, - это как щелчок зажигалки, - быстрый, красивый огонь, трепещет на ветру, исчезает так же резко, как появляется, и вызвать можно в любую секунду; Стэна легко зарядить, а людям легко этим заниматься, фанатам всегда проще, им достаточно малого, хороший фильм, красивая улыбка, и они уже орать готовы. Им любить так просто - называть это любовью, - это обожание, эту восторженность свою, это громкое восхищение, и спасибо им за это, если продолжат в том же духе, может, когда-то до этого идиота дойдет.
Себастиан рассказывает, - про опоздание Маки, про огромную очередь, про дебильные коллажи с их лицами, про то, что рука отсохла расписываться; его голос негромкий, радостный, усталый, умиротворенный абсолютно, Крис уже не помнит, когда было такое в последний раз - года два назад, а может, и того больше; Крис осознает вдруг, как давно они просто не разговаривали нормально.
- Я тебе усы подрисовал на одном плакате, - довольно сообщает Себастиан, фыркает насмешливо, это тоже по-детски. - Отлично вышло. Порадовал какую-то девчонку.
И он говорит о том, что выжат, вообще, как губка, рассказывает совершенно свободно, отвечает на десяток незаданных вопросов, Крису необязательно было даже формулировать их, Себастиан слышит и так, - объясняет что-то про то, как слал всех нахуй с этими требованиями:
- Никаких объятий на автограф-сессии, говорят они мне, представь, - Крис представляет. - Нельзя, нельзя, бла бла бла, а у девушки, блядь, татуировка с моим лицом на лодыжке - с моим лицом, Эванс, я почти чокнулся, когда увидел, она дрожит вся, слова сказать не может, и что мне, сидеть, просто смотреть на нее?
- За деньги пекутся, - Крис вздыхает, сжимая пальцами переносицу. - Кто хочет пообниматься, добро пожаловать, платите бабки за фото. Ты же знаешь это все.
- Да с хуя ли, - раздраженно огрызается Себастиан, но успокаивается тут же, гораздо быстрее обычного, Крис почти видит его улыбку, расслабленную, мягкую, спокойную, мать его, чертов океан, который за час не перелетишь. - Я понимаю все. Только и я не машина с распиаренным лицом, и к людям лучше по-человечески, и я понимаю все, Эванс, но они заебали. Не разговаривайте с ним долго, это нельзя, то нельзя, детям фотографии платные, им похуй, что это дети. Похуй, что меня будут считать полным козлом.
Крис молчит; не в этом дело, не в этом абсолютно, он знает, и Себастиан знает тоже, - как будто его парило сегодня, что о нем подумают, он же видел, как все происходило, видел это обожание в глазах, Крис не первый день на свете, проходил через все это; как будто его парило сегодня, кем его считают, он и сам со своей репутацией который год творит, что хочет, не в этом дело. Крис молчит, и Себастиан замалчивает это о себе, только произносить ничего и не нужно, Крис знает, - об отзывчивости, о чувствительности, о человечности, и фанатские отзывы ни при чем, просто кто-то другой на этих детей и внимания не обратил бы, кто-то другой на фанаток плачущих забил бы - кто-то другой, не Себастиан.
Он просто такой.
Такой, какой есть, и кто виноват, что негде было показать это раньше?
И Себастиан выдыхается уже, это слышно, - хочет говорить дальше, рассказывать еще, но устал, устали они оба, и разговор этот по телефону еще, сто лет не общались без мозгоебства, странно, непривычно, слишком много для одного дня; в голосе появляется хрипотца, начинаются паузы, и Крис прикрывает глаза, он все еще хочет слушать.
Слушать голос; он задолбался за день, съемки закончились час назад, имеет он право на простые человеческие желания, в конце-то концов, - Крис злится за них на себя, хотя давно уже пора перестать.
Пора привыкать, думает он, слыша, как Себастиан откашливается после долгой затяжки.
- Три недели, - говорит он вдруг, следом раздается зевок. - Договаривались сегодня. Через три недели, и потом еще через месяц.
- Да неужели, - Крис впервые думает, что это будет сложно; сложно находиться на площадке рядом. Так не должно быть, - я думал, этого не произойдет уже. Джосс все юлил, как будто мы сценарий не видели.
- Запарили, - соглашается Себастиан, зевает снова, и Крис улыбается:
- К зеркалу подойди. И посмотри на себя.
- Это прелюдия? Эванс, я устал, - уточняет он со смешком, но все-таки умолкает на минуту. - Ну?
- Скажи это, - Крис не открывает глаз.
- Сказать что?.. А, черт, это вы, доктор, - Себастиан хрипло ржет, вздыхает, выдерживает паузу. - Ты молодец. На, Эванс, подавись своей терапией.
- Ты молодец, - повторяет Крис уже сам, и Себастиан кашляет опять, Крис почти видит прижатую к губам ладонь, пальцы без колец, отражение в вылизанном до блеска гостиничном зеркале; произносит, прежде чем отключиться:
- Я знаю.
Это просто очередной способ поблагодарить.
Нихрена он не знает еще.
4000 слов. первый отрывок - легкий. второй - охуенно важный, за него моя ненависть отправляется Шкав, выступившей, фактически, соавтором.
Себастиан появляется на площадке, как обещал, через три недели - всего на несколько дней в этот раз, разминутся, наверное, с Энтони, а потом он окажется здесь аккурат в свой день рождения; странный, неудобный график, а впрочем, ничего удивительного, в одном из вариантов сценария, Себастиан знает, никакого Зимнего солдата в “Мстителях” не предполагалось; и Себастиан понятия не имеет, кого благодарить за тот вариант, что приняли окончательно, режиссера, продюсеров или, все-таки, себя самого.
Да плевать.
Он здесь - в кругу знакомых в большинстве своем лиц, Себастиан сталкивался с каждым хотя бы однажды, и бывал на вечеринках Мстителей пару раз, когда оказывался в Лос-Анджелесе, Крис звал его, - просто как друга тогда еще звал, и Себастиан, в первый раз оценив обстановку, фыркал потом:
- У меня в школе девчонки так делали. Всегда таскали за собой страшненькую молчаливую подружку, чтобы увереннее казаться на ее фоне.
- Придурок, - отмахивался Эванс, пожимая плечами, как будто не было очевидно, как день, что ему все еще неловко тогда было, неудобно, странно, Крис смотрел на Дауни, как на живую легенду, а на Хиддлстона - как на смертельно доброго божка, по нелепой случайности спустившегося с небес; и они оба были там оборванцами, по ошибке попавшими на королевский прием, но потом все устаканилось, а еще позже - вечеринки сошли на нет.
Или Себастиана не звали.
Он настроен работать, Эванс настроен работать, и не может быть ничего лучше, Себастиан успел соскучиться по съемочному процессу, отвыкнуть даже, но вливается - с первых секунд; Дауни панибратски хлопает его по плечу, Хемсворт накануне говорит, что посмотрел наконец “Солдата”, - это круто было, серьезно, ты просто молодец, - комплименты продолжают сыпаться со всех сторон все эти часы, дни, месяцы, Себастиану огромных усилий стоит заставить себя не слушать их слишком жадно; он знает, что будет, если увлечься.
Знает, что происходит, когда перехваливают, и перестаешь выкладываться, а ему нужно это - выкладываться на сто, двести, тысячу процентов, вкладывать максимум собственных сил, иначе нахрена вообще все это?
И Крис тоже - куда только делась усталость, привычная уже глазу; носится по площадке, как ужаленный, улыбки летят во все стороны, - так летят, наверное, стрелы из лука какого-нибудь бухого купидона, беспорядочные, шальные, - и им хорошо здесь, обоим, Себастиану невероятно жаль уезжать.
- Опять тренировки, - жалуется он на исходе своего последнего дня, сидя на полу у Эванса в трейлере; вытягивает ноги через проход, фыркает, когда тот едва не спотыкается о них, опускаясь поотдаль. - Нельзя сокращать их продолжительность слишком резко, и бла бла бла, ебаный Саладино.
- Я сразу так и говорил, - с готовностью кивает Крис, бросает ему бутылку воды. - И что он творит с фотографиями? В последний раз я рыдал от смеха, и это, блядь, не то, ради чего я открываю его инстаграм.
- Так не открывай, - откручивая крышку, Себастиан округляет глаза, скашивает приоткрытый рот, вываливает язык, неубедительно изображая заебанный на тренажерах полутруп. - Решили не перекармливать народ, уйти пока от секса, - он ухмыляется, прерываясь на глоток, облизывается, - к юмору.
- Юмору, - Крис тянет слово, из его уст при обычной скорости речи это всегда звучит особенно нарочито, нелепо почти, таким типичным американцам это нихрена не идет, думает Себастиан всякий раз, но ему нравится - всякий раз, опять же. - Конечно. Я же помню все это, - его голос звучит насмешливо и немного недовольно, когда он запускает пальцы в волосы, проводит ладонью чужим, слизанным жестом, Себастиан моментально узнает в нем свой собственный; Крис каменеет лицом: - Я смешной. Я хочу сниматься в комедиях. Джим Керри - это мой любимый ак… Блядь! - Крис сбивается на хохот, потому что Себастиан, оттолкнувшись от пола, бросается на него в едином порыве, наваливается, ржет, рукой пытается заткнуть рот, но Крис перехватывает, он все еще больше, даже сейчас, совсем незаметно, но все еще почему-то сильнее. Он, полусидя, вжимается спиной в ножку стола, это удобно - удобно Себастиану, который фактически ложится сверху, не собирается вставать; они заперли дверь вообще?
Кажется, да.
- Когда-нибудь я снимусь в такой комедии, - сообщает Себастиан, упирается ладонями в пол, привстает, склоняется к лицу, языком ведет по линии подбородка; Эванс так охуенно красив, что, когда забываешь об этом всего на минуту, осознание бьет потом в голову дружеским подзатыльником - смотреть, что ли, перестал на него? А нихуя, парень, смотри дальше, касайся, трогай; и Себастиан смотрит, касается, трогает, коротко целует в губы, прежде чем продолжить. - В такой, что ты охренеешь. С катушек слетишь от смеха. В психушку попадешь, как самый ебанутый актер на планете, так будешь ржать.
Еще поцелуй, и еще, и укус; Себастиан толком не знает, сколько в его словах есть от шутки.
Укус - снова, и Крис рывком опрокидывает его на спину, перекатывается, оказываясь сверху, он не прекращает посмеиваться, но в глазах смеха уже мало:
- Вот поэтому ты и не снимаешься в комедиях, - Себастиан закатывает глаза, на кой черт болтать сейчас, давно пора прекращать; он самым очевидным намеком цепляется за ремень Криса, опускает руку ему между ног, сжимает через джинсы, и новый укус следует тут же, между поцелуями, но Эванс упорный, заканчивает мысль. - Там нет такой задачи, свести человека с ума, - Себастиан смеется, и Крис произносит, припечатывая, - нет ее, - одновременно с тем, как широко распахивается дверь.
- Хей, Крис! - жизнерадостный голос, который Себастиан узнал бы из тысячи; он обреченно стонет, рыкнув:
- Дверь захлопни, - пока Крис, уронив голову, беспардонно ржет, сука, Себастиану в плечо. - Блядь, Маки.
- Да, ребята, - Энтони нависает над ними, уперев руки в бока, и Себастиан видит, его распирает просто, в прошлый-то раз он хохотал полчаса. - Это уже карма, я вам скажу, ага? Херовая закономерность, я на это не подписывался. Парни, давайте так: я сейчас по-быстрому выйду, постучусь и зайду, окей?
- Можешь просто выйти, - советует Себастиан, не торопясь подниматься.
Смеются все трое.
Тринадцатое августа, час ночи - время и дата светятся на дисплее телефона; Крис отпирает дверь чужого номера собственной ключ-картой.
- Чейс, мать твою, кто научил тебя желать эту хрень? - доносится смех из-за приоткрытой двери ванной; Себастиан выходит, на ходу вытирая руки, мобильник, склонив голову, прижимает к плечу. - Наша дружба умерла. Да. Нет, через неделю, с вас вечеринка, - он прохаживается по комнате, что-то доказывает в трубку, и Крис отворачивается, опуская на стол пакет; выкладывает поочередно пачку дорогого табака, листы папиросной бумаги, машинку для скручивания.
- С днем рождения, - говорит Крис, чувствуя, как Себастиан подходит со спины, тепло его руки на плече - он ставит телефон на вибровызов, отбрасывает на кровать, тут же оживляется, шагая к столу, вертит в руках пачку:
- Как в старые добрые времена, - тянет Себастиан почти мечтательно, и тут же поправляется со смешком, - ну, почти, - машинка летит следом за телефоном, он объясняет: - Эта хрень вообще никому не нужна. Спасибо.
Крис не выдумывает поздравлений, Себастиан не зовет его на вечеринку, и это настолько в порядке вещей, что подумать было бы странно о чем-то другом; желать нет смысла - с пожеланиями у них обоих всегда было туго; приглашать нет смысла - оба знают, что у Криса ни на какие вечеринки просто не будет времени. И вместо этого Себастиан кивает в сторону балкона, - Крис выходит следом, шагает в темноту ночи, наблюдая, как Себастиан, склонившись над широкими перилами, раскладывает на них бумажку, вскрывает пачку табака, берет щепотку, - размазывает пальцем, легкие, очевидно привычные движения; скручивает так же легко и аккуратно, пока не рассыпался, поворачивается боком, так, чтобы видеть Криса.
Смотрит не пристально - искоса, поднося полуразвернутую самокрутку ко рту, - не языком по бумаге ведет, а наоборот, бумагу мажет о кончик языка, длинное, тягучее движение, язык задевает пальцы, и Себастиан улыбается, спокойно, мягко, как своему; языком уже ведет по бумажке еще раз, приклеивает, наконец, прокручивает самокрутку в пальцах, щелкает зажигалкой. Крису хочется курить, глядя на это, странно, он же трезв абсолютно, но хочется до одури, и языком провести так же - только не по сигарете, по пальцам, на них, он уверен, горьковатый табачный привкус - въевшийся на самых подушечках, такой не выветрить, не слизать; и он уверен настолько же четко, что на языке Себастиана привкус тот же.
И неизвестно, чего хочется больше.
Себастиан все стоит так, смотрит уже в сторону, не выделывается, не красуется, не играет, - он просто курит так, не замечая даже, не напрягаясь, пальцы прижимает к губам, затягивается долго; самокрутка тоненькая совсем, бумага почти рвется, прорывается табачными крошками, оседает на пальцах, и Крис думает отстраненно - да что такого-то в этом, не вкусно ведь нихрена, табак, обычный табак, почему так тянет слизнуть.
Почему так тянет - все сразу.
И раз все сразу, думает Крис, то можно и с сигареты начать; подходит, собирается отобрать, но Себастиан не позволяет - дает курить так, со своей руки, пальцы прижимаются к губам Криса, - табак, думает он, зачем я купил его, он же дерьмовый оказался, но это неважно; Себастиан смотрит так, словно вдруг увидел что-то знакомое, и пальцы на губах Криса, чужие - как его собственные в давнем интервью, чертово тшшш.
Крис обязательно сказал бы себе - тшшш.
Но крошка табака опять падает почти в рот, и он облизывается машинально после затяжки, задевает, конечно, пальцы; и словно ничего не произошло, только Себастиан так и стоит, не убирает руку, чтобы затянуться самому. Пепел падает уже на пол балкона, огонек подбирается к пальцам, они словно становятся горячее, Себастиан все еще не отпускает, и Крис сглатывает:
- Обожжешься же, - Себастиан обжигается, конечно, самокрутку роняет на пол, морщится, но лишь плечами пожимает, обжегся, мол - дальше что?
И Крис перехватывает его руку на автомате, это инстинкты, основанные на Себастиане в той же степени, в какой и на всей его жизни, - если кто-то обжегся, подуй на горячее, - Крис дует, слегка совсем, сигарета все еще тлеет на полу, Себастиан тянется притоптать ее, оступается, клонится вперед, вынуждая отступить назад, спиной к стене; стена холодная, но Крису жарко. Себастиан смотрит, как будто хочет что-то сказать, - кому ты говорил свое ебаное тшшш, практически слышит Крис, кому ты заливал про шумные мозги, придурок, - может, он должен слышать совсем не это, но Себастиан явно замалчивает слова, почти теряя равновесие, - опирается ладонью о стену, тихий хлопок у самой головы Криса кажется оглушительно громким; Себастиан целует его, и так целуют, чтобы молчать. Мысль мелькает где-то вспышкой - да, привкус тот же; Себастиан кладет ладонь ему на затылок, пальцами зарывается в волосы, и Крис резко откидывает голову, так, что костяшки чужие впечатываются в стену, Себастиан приваливается, придавливает совсем к стене, но Крис не чувствует себя загнанным в угол, рвано выдыхает, когда Себастиан прикусывает губу, тянет на себя; а к черту, думает он, пускай шумит.
Пускай шумит; он то интервью давал, когда все наклевывалось у них, начиналось, закручивалось в спираль и в этот ебаный не распутанный до сих пор клубок, и с тех пор варианта два всего, либо гул в голове, мешающий думать - либо тишина, середины нет; тишина бывает вот как сейчас, когда дыхание тяжелеет, и Крис подается вперед всем телом, не сдвигает, не отталкивает, просто - еще ближе, еще, еще, вплотную; выгибается еще больше, прижимая затылком руку, не давая убрать, пальцы Себастиана сжимаются сильнее. Он тянет за пряжку ремня Криса, не пытается расстегнуть - тянет, просунув руку между ними, цепляясь за пояс джинсов, задевая кожу, Крису кажется, что он может почувствовать этот горький табачный привкус, что останется теперь на боку от чужих пальцев; Крису кажется - да не кажется ему ничего уже, он вскидывается снова, одним сильным, гибким, хищным движением, ловит взгляд, Себастиана ведет, это видно, ему башку от такого сносит, он сжимает пальцы еще, и Крис стонет ему в рот, - или это стонет Себастиан, или они оба, но стон звучит, отдается в ушах эхом, как тот хлопок, потому что ночь, на балконе тихо, вокруг - невозможно тихо, как в голове. Крис отталкивается бедрами от стены, прижимается, замирая на пару секунд, пряжка ремня упирается Себастиану прямо в тазовую кость; и Крис убирает руки за спину, - зажимает между поясницей и стеной, держит так, хочется трогать, мать его, как же Себастиана хочется трогать, но - не сегодня, не сейчас, пусть сегодня - он, пусть сейчас - он, к черту все, пусть будет так.
Крис никогда не был так открыт, он сам прекрасно знает это о себе, никогда таким не бывает на идиотских интервью, и на случайных фото с вечеринок даже, и перед Себастианом - тоже, Крису необходим контроль, - где, куда, какая смазка, презервативы, в одежде или нет, ритм, скорость; но - сейчас он убирает руки, и Себастиан подвисает на секунду, взгляд горящий, и как будто он не знает, что делать с этим теперь, а Крис не собирается подсказывать, направлять, не сегодня, не сейчас, и похуй, - Себастиан ладонь ведет с затылка к виску, второй ладонью тоже лицо обхватывает, целует опять, смакует, неторопливо, не подгоняя, наверняка у него в голове то же, что и у Криса - они на ебаном балконе, с него надо уйти, пока не поздно, пока не спалили, пока не свалились; только, чтобы уйти куда-то, надо сначала с места сойти. Надо, думает Крис, но - похуй - только отвечает на поцелуй снова, прикрывает глаза, на кончике языка горьковатый привкус, как раньше, Крис слизывает его, чуть сползая по стене, - ерзает, поднимаясь опять, ладони плотнее вжимает в стену, она уже не прохладная, влажная, потому что вспотели ладони, черт, как же это было бы смешно, было бы, если бы Себастиан не целовал - так, не сжимал лицо - так, как будто неуверенно, как будто с ними такое в первый раз; а впрочем, понимает вдруг Крис, действительно, первый же, - сглатывает, запрокидывая голову, отстраняясь, он думает, мать твою, нахуй столько денег на психоаналитика тратил, эта падла сейчас на каких-нибудь Канарах развлекается за его счет. Рука Себастиана почти у Криса в штанах, другая обхватывает запястья сзади, он принимает правила игры, и им обоим некуда деваться - не хочется никуда деваться; Себастиан дышит в губы, тянет куда-то вбок, и они точно проваливаются в полумрак комнаты, - проваливаются, действительно, Крис движется спиной, не видит, не помнит ни черта, ногой цепляется за порожек, и они летят на пол, валятся на ковер. Темно, свет не горит, только от уличного фонаря пробивается через дверной проем балкона и отдернутые - как всегда у Себастиана - шторы; Крис ударяется спиной по-настоящему больно, Себастиан падает сверху, то ли не успевает удержать, то ли не очень хочет, - но Крис только раскидывает руки, открывается снова, ржет ему в губы, и Себастиан ловит смех, как ловит все остальное, звук обрывается, остается только дыхание.
Себастиан приподнимается, стаскивая джемпер, он сидел на нем, как влитой, лип, как вторая кожа, без него все равно лучше, теперь - после ебаных тренировок этих - еще лучше, пиздец как хорошо; Крис за пояс тянет его обратно:
- Не тормози, - и это не его слова ведь, а Себастиана, Крис так и не говорит никогда, потому что, что бы они оба ни думали, именно Крис устанавливает темп; но - не сейчас, и свою футболку Крис снимает сам, выгибаясь - так быстрее, удобнее, пока Себастиан спускается ниже, губами к груди, он прикрывает глаза, и Крис дрожит.
Эта дрожь - напряжение, он жмет руки к полу изо всех сил, пусть Себастиан творит, что хочет, сегодня пусть так; и Крис сам так решил, но коснуться хочется, дернуть на себя - как обычно - хочется невозможно, и Крис поводит плечом, откидывает голову, демонстрируя шею, на ней бьется венка, Себастиан бросает такой взгляд, будто впервые видит его. Раздается смешок - снова, как стон, неизвестно чей, и Себастиан гасит его на разлете ребер, выдыхает, прижимается губами, Крис вздрагивает, прикусывая губу; это не смешно все - не смешно нихера, на самом деле, но нельзя думать об этом, кто знает, что будет, если они разрешат себе понять это, позволят себе осознать серьезность - что случится тогда? И Себастиан просто съезжает коленями по ворсу, ладонью упирается Крису в живот, дышит над пряжкой ремня, и Криса от этого ведет, дергает, он дрожит сильнее, ворсинки ковра остаются в пальцах; Себастиан медлит - секунду еще, две, три, - тянет свободную руку, знает, куда, сжимает сквозь джинсы, ведет вверх, вниз, широко, жадно, - окей, согласен, беру, все беру, давайте, можно не заворачивать. Крис продолжает цепляться за чертов ковер, коснуться все еще хочется, а Себастиан продолжает двигать рукой, вскидывает голову, глаза блестят; он облизывается, - бессознательным своим движением, как это чаще всего бывает, - и облизывается Себастиан, а горечь на языке чувствует - Крис. Он думает, надо что-то делать с этим, рвануть на себя, рассмеяться, Себастиана на спину опрокинуть, или что угодно еще, чтобы сгладить момент, избавиться от звенящей тишины, она еще хуже шума, еще опаснее, она непривычна; но Крис не делает этого, он уже выбрал, это почти проверка, - открой меня, я полжизни искал, мне стукнуло тридцать три, если я не откроюсь тебе, если, блядь, все это зря, я не знаю уже, - он только приподнимается на локтях, откидывает голову, дышит уже совсем рвано, потому что Себастиан вытаскивает ремень с пряжкой из шлеек, молнию тянет вниз, джинсы тоже, это никогда еще не было так медленно. Себастиан наконец подтягивается выше, ложится сверху, ерзает, трется всем телом, языком проводит по шее, ладонями - прижимает руки Криса к ковру, хотя без надобности уже, он справляется.
И Крис чуть ведет головой, отворачивается, сглатывает, шея настолько обнажена, что вцепился бы уже зубами, скотина, быстрее, в горло, - но Себастиан только прикусывает кожу под скулой, словно точку ставит - все, Крис, хватит проверять, хватит, успокойся:
- Как же ты заебал меня, - шепчет Себастиан, открываясь в ответ. - Жить не могу, - шепчет он, тянется ко рту, стискивает пальцы на плечах, наверняка останутся синяки; и он вроде бы легкий, до сих пор легче Криса, но им придавливает враз, выбивает из легких весь воздух, даже бедрами не податься, когда Себастиан касается уголка рта языком, дышит жарко, медлит. - Жить не могу без этого.
И - как в омут с головой; не брился сегодня, щетина царапает губы, попадается под язык, а потом Себастиан отстраняется, и Крис выдыхает сквозь зубы со свистом, от этого звука Себастиан вскидывается весь, расширяет глаза, - стекает вниз тут же, руками оглаживает бока, щекой ведет по груди, животу, слегка поворачивает голову, и, кажется, снова ухмыляется, сука, - все беру, да, уверен, да, а ты, - и протяжный, низкий стон раздается в тишине комнаты, пробивает от головы до паха, неизвестно опять - чей, Крис думает, что его, но все-таки общий.
И Себастиан берет, во всех смыслах, - сползает еще чуть ниже, губами касается через ткань белья, она совсем тонкая, ее будто и нет, Крис дрожит всем телом, и без чего, интересно, не может жить он сам, - без этого? Ткань пропадает, Крис не замечает толком, как, ахает, приподнимается снова, видит только затылок и полуприкрытые глаза, - без этого? Крис протягивает руку, пальцы запускает в волосы, тянет, и Себастиан, не отвлекаясь, свободной рукой перехватывает, накрывает его ладонь своей, странный жест, до ужаса интимный почему-то, - может, без этого? И Крис стонет, уже почти не прерываясь, Себастиан отлично помогает в этом, ртом, губами, языком, пальцами, всем собой, - без этого, Крис?
Горло Себастиана вибрирует вокруг, и Крис не слышит, - да как тут услышишь, блядь, как вообще еще не отключились эти чувства, слух, зрение, обоняние, - не сразу понимает, и Себастиан отстраняется, медленно двигая рукой, от его рта к пальцам тянется вязкая, блестящая в полутьме ниточка слюны, он даже не думает вытирать; не смотрит на Криса - только на свою мерно скользящую вверх и вниз руку, другую кладет на голое бедро, приглаживает ладонью вставшие дыбом волоски, повторяет чуть громче:
- Я хочу тебя трахнуть, - хрипло, спокойно, без надобности, вообще-то, это не вопрос, откровенность за откровенность, но Крис отвечает, соглашается на всякий случай, разводит ноги, откидывается назад; рука его соскальзывает с головы Себастиана, тихий удар об ковер снова оказывается оглушительно громким. Крис смотрит, как Себастиан облизывает пальцы, и думает - как, блядь, как я мог раньше без этого жить, как я жил когда-то?
Как?
Этот вопрос - новый; он сменяет привычное уже “зачем”, - как, бьется в голове, как, сука, ты делаешь это, как я мог без этого, как, блядь, сделать, чтобы это продолжалось; пальцы Себастиан облизывает медленно, демонстративно, не ради соблазнения даже, Крис и так по самые уши влип в привкус табака еще, это тоже откровенность - смотри.
Смотри на меня.
И он продолжает смотреть в глаза, когда вводит палец, - один, аккуратно, но никакой смазки сейчас, Крис почти слышит насмешливое, - доверяешь, так не возникай; а он и не собирается, пальцами они пробовали уже и не раз, в пылу, чего только не было за все это время, но такого - никогда, это пока еще не больно даже, это пока классно, но теперь - иначе, потому что теперь пальцы обещают продолжение, будет больше; за одним пальцем следует второй, Крис ахает снова, на выдохе, глухо, Себастиан подается было вперед, словно и этот звук хочет поймать, но только наклоняется, не отстраняясь, губами ведет по животу, по тазовым косточкам, не то успокаивает, не то раззадоривает, хрен поймешь, все сразу.
- Блядь, - Себастиан шепчет, сползая ниже, беззвучно почти, Крис скорее угадывает, чем слышит, - блядь, блядь, - губами касается внутренней стороны бедра, ведет, тянет по коже ниже, добавляет третий палец, и Крис уже не ахает, в горле давится, рвется что-то клокочущее, тягучее, нецензурное, Крис не имеет понятия, что сказал бы; выгибается весь в попытке и отстраниться, и ближе податься, просто - еще, еще, мать его, еще, он задевает пальцами предплечье Себастиана, вцепляется в него, выдыхает:
- Твою мать, сказал же, не тормози, - забывается уже, тянет на себя по привычке, Себастиан едва не падает, еле успев подставить руки, шипит коротким напоминанием:
- Эй, руки.
Придавливает Криса к полу всем телом, снова, прижимается, целует - быстро, прикусывая губу - и, легко оттолкнувшись от пола, встает, стягивая на ходу джинсы, выпутывается из них; его ведет в сторону - немного совсем, но все равно Себастиан опирается о стену, и Крис прикусывает губу, прикрывает глаза, слышит, как Себастиан шуршит в тумбочке, как идет обратно, - почти беззвучно, неровно, неторопливо; Крис чувствует, как Себастиан смотрит, - долго, невыносимо долго, тяжело, тягуче, взгляд ощущается кожей, как ощущается вкус. Крис открывает глаза, - Себастиан мягко опускается перед ним на колени, одно перекидывает через бедра, садится почти, но нависает сверху, целует опять, коротко, быстро, пару раз, и еще, и Крис видит знакомую банку на ковре, а рядом - резинку, они уже давно отказались от них, на самом деле, не обговаривали, просто перестали, само собой, еще одно невысказанное доверие, еще одно произнесенное резко, - кроме тебя ни с кем, блядь; и Крис говорит:
- Убери его нахрен, а.
Себастиан щурится молча, отпихивает презерватив подальше, - окей, как скажешь, я только за, - снова вводит пальцы, смазанные уже, двигает, знает, как надо, и Крис чертыхается уже не беззвучно, матерится, и:
- Сколько раз. Сколько блядь раз сказать. Не тормози уже.
И Себастиан снова щурится, - он только за, - растирает смазку ладонью, пальцы Криса на его ноге, как будто узоры выписывают, или хрен его знает что, Крис не следит за этим, он тяжело дышит, происходящее для него - слишком много.
И слишком мало.
Он порывается было подняться, на коленях, вроде, лучше в первый раз, не к месту вспоминаются тупые пьяные разговоры со Скоттом, а Крису и неинтересно ведь было тогда; но Себастиан опять давит на плечо, ладонь скользит:
- Нет.
И Крис остается на спине, разводит колени, разводит ноги, Себастиан спускается ниже, коленями снова по ворсу, не глядя стаскивает с кровати подушку, подсовывает, так удобнее, да; и входит - толкается, явно старается медленнее, и Крис не знает, благодарить или проклинать, вцепляется в ковер уже из последних сил, пальцы белеют, капли пота с висков по скулам, он шипит, себя не слыша, больно же, - Себастиан из-за этого, наверное, и останавливается, да пошел он на хуй, Крис стонет:
- Блядь, давай.
И тянет ногами на себя, не может сдержаться, Себастиан почти падает на него, придавливая к полу, лбом ко лбу, пальцами вцепляется в волосы, у Себастиана взгляд психа, убийцы, наркомана, пьяницы, да кого угодно, Крис видит свое отражение, им обоим надо за что-то держаться; Себастиан тянет за волосы, - Крис поводит головой, послушно выгибает шею, - прикусывает под скулой, языком ведет по щеке, тепло, мокро, тянется к губам.
- Не тормози, - стонет Крис ему в рот, и Себастиан в ответ выстанывает смешок; в этом смешке очевидное, и невероятное в нем же, эй, привет, я Себастиан Стэн и я сломал Капитана Америка, буду теперь вместо него; Крис опускает ладонь между ними.
- Руку убери, - напоминая снова, шипит Себастиан, отпускает волосы, тянется рукой вниз, перехватывает, Крис стонет, снова цепляется бесполезно за ворс, закусывает губу, сжимается весь; и стонет уже Себастиан, обхватывает рукой, зажимает кулак между их телами, вбивает Криса в пол - рвано, мощно, даже бедра не приподнять.
Это должно быть охуительно больно, но нет - просто охуительно, и блядь, почему раньше не, подумал бы Крис опять, если бы мог, но не может уже, только рот открывает, низко стонет, вздрагивает, и:
- Блядь, Эванс, я хотел вытащить, - выдыхает Себастиан минутой позже куда-то ему в ключицу, вытягивает из их тел мокрую руку; Крис даже не открывает глаза - вскидывает указательный палец - кольцо на нем сейчас - к губам, улыбается расслабленно, спокойно, со стороны кажется обычно, что он знает что-то, другим незнакомое:
- Тшшш. Тшшш.
И Себастиан не двигается все еще, только подбородком упирается в грудь, не сдерживается, смеется - не из желания обидеть точно, не насмешливо, искренне, над этим и правда только посмеяться сейчас можно.
- Эванс, - говорит Себастиан вполголоса, голос совсем хриплый, - Эванс, твое ебаное тшшш тебе самому не надоело еще?
Крис все улыбается, Себастиан поднимает руку, волна тепла чувствуется - от груди к лицу; он отпихивает палец Криса от губ, накрывает их своими, Крис не меняется в лице даже, только проводит языком, как тогда, с самокруткой, прихватывает губами.
Нормально, говорит он без всяких слов, нормально, хорошо все, правильно, не ошиблись.
Ничего не шумит.
900 слов затишья. дальше - хуже.
Себастиан ходит по дому Эванса, как по своему собственному, он здесь уже не впервые, - сбрасывает обувь сразу, не спрашивает, где кухня, а где найти пепельницу, вообще ничего не спрашивает; Крис за его спиной захлопывает дверь, звенит ключами, и это очередное молчаливое соглашение из тех, что они никогда не проговорят.
Чувствуй себя как дома, Себастиан.
Он чувствует.
Чувствует - как ни странно, - в Нью-Йорке гораздо больше от этого ощущения, от того, что вообще делает какое-то место своим, Себастиану нравится там, этот город родной, гораздо роднее Вены или Констанцы; Лос-Анджелес же - скорее, то, к чему он все еще стремится, разноцветные огни, бесконечные пляжи, теплые зимы, белые буквы на холме складываются в слово, которое Себастиан порой ненавидит. И дом у Криса - под стать, совершенно типичный, словно нежилой, такой после легкой уборки можно выставлять на продажу, фотографировать для охренительно модных журналов, никто и не заметит разницы, - высокие потолки, большие комнаты, широкая лестница, бассейн, бильярд в подвале, огромная кровать, по соседству таких коттеджей, одинаковых абсолютно, наберется около сотни; здесь все просто орет - вот так и должны жить звезды, у которых наконец появляется бабло.
И все-таки это - дом.
Себастиан не смог бы объяснить, почему.
Крис опускается на диван, он словно в прострации, - тупо смотрит в стену, механически избавляясь от рубашки, надетой поверх футболки; Себастиан ненавидит это его выражение лица, успел узнать, что оно означает - Эванс так устал, что его перестает хватать даже на разговоры, и в таких ситуациях он начинает думать.
Думать Эвансу, считает Себастиан, слишком вредно.
Он падает на диван с размаху, головой Эвансу на колени, протягивает открытую бутылку пива из холодильника, замирает, это слишком неожиданная передышка, в Лос-Анджелесе оба оказались одним днем, почти случайно, и как пересеклись-то, вообще непонятно, Себастиан скинул Эвансу какую-то дурацкую цитату из песни про бульвар Сансет.
Получил в ответ - “буду у себя через полчаса”.
Эти удобные совпадения; у Себастиана резерв в “Хилтоне”, но черта с два он сдвинется с места.
Себастиан смотрит на Криса, - тот отклоняет голову, припадая к бутылке, хмурит брови, и спрашивать не нужно, чтобы понять его, - спрашивать, на самом деле, и правда не нужно, иначе Эванса прорвет, как бывает иногда, на недовольство жизнью, на неуверенность в своем выборе, на бесконечные вопросы к мирозданию, и Себастиан попросту не готов это слушать, не сейчас. Поэтому он ловит сразу, - то, как Крис нагибается, отставляя пиво на пол, выпрямляется, явно готовый что-то сказать, - Себастиан выкидывает руку вверх, зажимает ему рот ладонью, качает головой:
- Не вздумай только. Не начинай.
И во взгляде Криса ни капли удивления, он только вскидывает брови, сощуривается, почти насмешка, - проводит языком по ладони, медленно, раз, другой, пока Себастиан не убирает ее:
- Я, может, хотел рассказать анекдот.
- Еще хуже, - Себастиан закатывает глаза, Крис не ведется на эту демонстративность, хмыкает, запускает пальцы в его волосы, так легко, будто и не замечает; перебирает пряди, зачесывая назад, этому невозможно, просто невозможно противиться, Себастиан чувствует себя гребаным животным всякий раз, каким-нибудь ободранным котом, но ничего не сделаешь, к этим прикосновениям хочется льнуть, к ладони - ластиться, словно от человеческих мозгов в его голове одно лишь название. - Я же не могу быть единственным… блядь, руку верни, - ворчит он, когда Крис порывается ее отодвинуть. - Я же не единственный, кто считает, что твои анекдоты хреновые?
- Я уже говорил, что раньше ты мне нравился больше? - меланхолично спрашивает Крис, опуская взгляд; он усмехается. - Знаешь, когда с тобой можно было разговаривать.
- Это ты о тех временах, когда мы не трахались? - Себастиана ничего не смущает в этом разговоре, искать смысл можно даже не пытаться, как и во всем происходящем, и он до сих пор не понимает, какого черта, например, делает здесь, но с каждым разом все сложнее становится даже задать себе этот вопрос. - Было не так уж и весело.
- Весело, - эхом откликается Крис, Себастиану хочется сказать, что он заебал, что никто не нанимался к Эвансу психоаналитиком или жилеткой, что тот растекается иногда во всей этой рефлексии, как баба, но говорить бессмысленно.
Никакого толку.
Действия доходят гораздо лучше - до Криса, до них обоих, до всех людей вообще; Себастиан тянет Криса к себе за шею, втягивает в долгий поцелуй, один из тех, через которые они вообще способны что-то друг другу донести, почти бесконечный, - Себастиан жмурится, Эванс вжимает ладонь в обивку дивана возле его головы, дышит часто, - это поцелуй из тех, которыми не пытаешься ничего друг другу настойчиво вдолбить, такими обычно Эванс заставляет его заткнуться.
Такими обычно он сам заставляет Эванса заткнуть его ебаные мозги.
- Вот это весело, - сообщает Себастиан, наконец отстраняясь, облизывается; Крис откидывается назад, парой движений разминая шею, зрачки почти заполнили собой радужку; Себастиан ловит его пальцы, рассматривает придирчиво, не успевает задать вопрос.
- Не привык к кольцам, - говорит Эванс, опускает руку, достает из кармана кольцо. - Пришлось снять, мешается.
- Потеряешь, - Себастиан поднимается, пересаживаясь к Крису лицом, вытягивает из-под воротника его футболки простую цепочку, расстегивает ее, пальцами проезжаясь по груди - Эванс смотрит непонимающе, тело его все равно реагирует по-своему, он выдыхает протяжно, знакомо, конечно, готов хоть сейчас, Себастиан тоже, но сначала не это. Он отбирает кольцо, продевает через него цепочку, - а вот так - нет, - застегивает на чужой шее снова, не убирает уже ладони, в этом снова есть что-то слишком серьезное, что-то, от чего хочется избавиться каким угодно способом, и Себастиан ухмыляется: - Подарки не снимают, Эванс. Тот, кто дарил, может расстроиться.
Крис моргает - чуть ли не впервые за все это время - и возвращает ухмылку:
- Тебя попробуй расстроить.
- Заткнись, - беззлобно советует Себастиан, укладываясь обратно, и Крис наклоняется, находя лучший способ замолчать.
Стоны не в счет.
продолжение - здесь.
URL записиначало - здесь.
2300, да, снова
"Есть две ревности: одна — ложь самому себе, своему сердцу, другая — ложь в других."
- Вениамин Каверин. Перед зеркалом
- Вениамин Каверин. Перед зеркалом
Точной даты съемок Себастиана все еще нет, Джосс отвечает “пока не определились” с таким лицом, словно ему неприятно, а Крис старается не отсвечивать лишними вопросами; зато на площадке появляется дублер, помогает с постановкой драк, у него кепка, недельная щетина, ничего в нем сейчас не напоминает о “Солдате”, и, пожалуй, это к лучшему, Крису и без того есть на что отвлечься.
На чертов инстаграм, например, Крис триста раз себе наказал не проверять ничего, но профайл придурка Дона Саладино каждую неделю взрывается новыми фотографиями или видео, которые вызывают реакцию - Крис уверен, не только у него - у всех этих безликих тысяч подписчиков. Ну, думает Крис, может, он и не придурок, конечно, нормальный спортсмен, профессионал, знаток своего дела; Себастиан, как бы ни выглядела половина его поступков, никогда и ничего не делает себе в ущерб.
В отличие от Криса.
Потому что это - в ущерб; это - злит, нахрен, все эти фотографии, видео, тяжелое дыхание, тренажеры чертовы, спина, мышцы под прилипшей тканью футболки, и как, блядь, ну как можно вообще выставлять такое в открытый доступ? Крис смотрит все равно, - сохраняет, как последний дебил, и не хватало еще дрочить на фотку с экрана телефона, но что еще, спрашивается, делать; как вообще с этим справляться - да и зачем, собственно. И Крис не вчера родился, все понимает и про преимущества социальных сетей, и про пиар, и про привлечение клиентов, и про контракты, - про необходимость занятий спортом, если уж на то пошло, - и Саладино за его репортажи стоило бы, вообще-то, сказать спасибо, да и не только за них, Себастиан меняется внешне - снова, это видно, Крис представить не может, насколько охуенно он будет выглядеть к началу съемок третьего “Кэпа”; и все-таки.
И все-таки.
Все эти ракурсы, вся эта подача, вся эта гордость, которая на экране мобильника считывается вместе с похотью, или, может, Крис просто заебался уже смотреть, - Саладино словно мечтает оттрахать собственного клиента пожестче, только не выходит, и он сублимирует, каждый день включая на телефоне камеру. Все это выглядит именно так, и Криса не волнует уже, что говорит Стэн, потому что он говорит - ты бредишь; он говорит - у тебя крыша едет уже, хватит овсянку с беконом жрать; он говорит - я плачу деньги, чтобы выглядеть хорошо, это работа, проблемы какие?
- Давай я начну докапываться до твоих тренеров, - доносится из трубки голос Себастиана, когда очередное видео совсем сносит Крису башню. - Или кто у тебя там был еще? Волосы на груди кто удалял, автозагар растирал, костюм натягивал, всю эту хрень, мне что, пойти, может, не знаю, альбомы их поискать на фейсбуке, фотографии посмотреть?
Крис слышит невысказанное, - у тебя совсем крыша поехала, Эванс.
Слышит, - ты права-то никакого не имеешь, подумай, что несешь.
Слышит, - послушай, вообще, как ты это говоришь, твои претензии, твое это дерьмо, оно кому-то нужно?
Крис слышит голос Себастиана, голос у себя в голове, и он говорит правду; эта правда самого распространенного сорта - осознаешь ее и все равно не можешь ничего с собой поделать.
- Я тебе клянусь, - отвечает Крис, наблюдая издалека, как Роберт роняет помидор из сендвича. - Если так продолжится, приеду поболтать с Саладино насчет его методов видеосъемки.
- Ты ебанулся, - заключает Себастиан, вешает трубку; конечно, все продолжается точно так же.
Конечно, Крис не может не сдержать обещание.
Его ловят на площадке прямо перед отъездом в аэропорт; Крис расписывается на протянутом курьером бланке, удивленно вертит в руках сверток, в нем - коробка, небольшая совсем, в таких держат украшения или какую-нибудь мелочевку; эта посылка не фанатская, но на бланке не проставлен обратный адрес.
- Таинственная поклонница? - добродушно фыркает Хемсворт Крису в спину, и он не отвечает ничего, пытаясь ногтем отодрать скотч; сюрпризы, тем более подобного рода, не входят в список его обожаемых вещей.
Если не считать того, что иметь в голове подобный список - в принципе идиотизм, всю жизнь подтрунивал над ним Скотт; Крис, господи, зачем нужно систематизировать все?
Липкая лента наконец поддается, и из коробки на ладонь Криса выпадает кольцо. Серебряное, матовое, широкое, - чужое, - Крис узнает его моментально, помнит на пальцах, безымянном или среднем, помнит брошенным на полке под зеркалом в ванной, помнит даже на фотографиях.
Решил, что ли, что без материального подарка на день рождения Крис все-таки не обойдется - пусть с опозданием?
“Нахрена ты прислал мне свое кольцо?” - отправляет он тут же, и ответ приходит меньше, чем через минуту, как будто был заготовлен шаблон.
“Посмотрел пару твоих интервью. Кажется, тебе оно нужно больше.”
И это не объясняет вообще ничего, Крис не понимает, но пытается, вертит в руках уже в такси, присматривается - замечает наконец то, что могло сразу броситься в глаза, если знать, куда смотреть.
FUCK IT - лаконичная, крупная гравировка на внутренней стороне ободка; не знаешь - не увидишь никогда.
Не обращая внимания на водителя, Крис отсмеивается, надевая кольцо на средний палец.
К черту все.
"О каком здравом смысле может идти речь, когда в дело вступает ревность?"
- Олег Рой. Нелепая привычка жить
- Олег Рой. Нелепая привычка жить
Это напоминает какой-то забег, где на старте тебе пообещали, что вон там, через десяток километров, парочку горных хребтов и три моста, вот там-то и ждет долгожданный финиш; и ты бежишь, найдя удобную скорость, не соревнуешься ни с кем, просто работаешь, просто идешь к цели, а потом понимаешь, что не существует никакой финишной ленты, и дорога эта не заканчивается вот уже которую неделю, и все дни уже сливаются в один, и ты думаешь только о том, что устал и хочешь пить.
Усталость и жажда - в общем-то, главное, что Себастиан чувствует все это время, потому что Саладино не щадит его совершенно, как не щадит никого; и Эванс наверняка сказал бы что-то о том, что в этом вся ирония жизни - за собственные мучения ты еще и деньги платишь, Эванс и из этого сделал бы что-то серьезное, а Себастиан только смахивает пот со лба, прикручивая к штанге еще пару блинов.
- Вообще я думал всегда, что спорт, не знаю, должен прибавлять энергии, - фыркает он уже не в первый раз, озираясь в поисках полотенца.
- Это правда, - хмыкнув, улыбается Дон, и это действительно так, и энергия, и тело меняется, и ты становишься лучше, Себастиан знает это, чувствует это, видит каждый день в зеркале, это охуенно, это стоит того; но о всех плюсах не получается думать после двух часов тренировки, а Саладино, который и сам редко прохлаждается, выглядит сияющим придурком с рекламных билбордов - и сейчас, и вообще круглосуточно, Себастиан понятия не имеет, как ему это удается, но это раздражает.
- Ну, не знаю, - Себастиан опускается на лавку для пресса, перекидывает через нее ногу. - Мне прямо сейчас спорт прибавляет желания лечь и сдохнуть. Окей, поесть бы еще.
- Главное, не забудь про животный белок, - назидательно сообщает Дон, ребята ржут, Себастиан закатывает глаза, что вообще с него взять. - Еще три подхода.
Еще три, еще пять, перерыв.
Новый день - и все сначала.
И все отлично, Себастиана более чем устраивает его жизнь прямо сейчас, если бы кто-то спросил, как он себя чувствует, он ответил бы - лучше всех; или, по крайней мере, близко к тому, потому что было бы замечательно, если бы никто не трахал Себастиану мозги после того, как Дон в очередной раз обновит инстаграм. И хуже всего, что Крису не объяснить никак, не донести до него, что не обязательно звонить и материться каждый раз; на самом деле, Себастиану нравится это иногда - знать, что где-то там в Англии Эванс пялится на фотографии, перематывает видео раз за разом, и, когда он звонит, в этих разговорах обвинение борется с желанием, Крис сбивается каждый раз, рассказывая, что думает насчет того, как Себастиан разводит ноги, насчет насквозь мокрых футболок, насчет напряженных мускулов; Себастиану нравится все это, но Крис все равно ведет себя, как полный придурок, кто бы поспорил с этим? С чужой ревностью у Себастиана сложные отношения, в свое время ему не раз мозг выворачивали претензиями, обоснованными или нет, неважно, - у Эванса-то откуда это берется, эта неожиданно сильная неприязнь в голосе, эти “придурок Саладино” и “дебильные фото”, - все это Себастиана не устраивает совершенно, он не собирается отчитываться, не собирается ругаться по этому поводу, не собирается ревновать в ответ, он просто не понимает - больше года все было идеально, ни обязательств, ни сцен, ни вопросов лишних, и даже без приветствий можно было обходиться, секс, дружба, удобство, никаких проблем.
Нахрена теперь?
И он снова думает - да послать уже к чертовой матери, теперь-то уже пора, слишком много негатива, это злит, мешает, и ему в первую очередь, и Эвансу тоже; Крис вообще стал злее за эти годы, - Себастиан отлично помнит его в конце две тысячи десятого, чуть более дружелюбным, чуть более мягким, чуть более добродушным, из Криса во все стороны перло ощущение комфорта, который можно было испытать рядом с ним, стоило только подойти ближе; а теперь он захлопывается, как ракушка, и, если вдруг раскрывается, оттуда только и лезет, что какое-то дерьмо.
Себастиан не собирается чувствовать себя хоть на малую долю виноватым.
Просто - послать, думает он каждый раз.
Он не делает этого.
Он не делает, потому что прямо сейчас это было бы слишком бессмысленно, да и решение такое - из тех, что Себастиан не хочет уже принимать, пусть идет как идет; катится к чертям - да и похуй. Он не делает ничего, и все это становится совсем не смешно, потому что Эванс нарисовывается возле тренажерного зала.
Возникает словно из ниоткуда у черного входа, привычного уже для любого человека здесь, хоть как-то засветившегося на экранах чужих телевизоров; Себастиан выходит, забрасывая на плечо сумку, он сегодня последний, дополнительная тренировка, все уже разошлись, Дон следует за ним по пятам - и почти врезается в спину, когда Себастиан резко останавливается; Крис стоит, боком прислонившись к кирпичной стене, руки в карманах, на лице эта улыбка его, обычная улыбка для международных премьер, - ах, господи, я блядь так счастлив здесь находиться, задайте мне еще немного вопросов.
- Крис, какая неожиданность, - устало замечает Себастиан, облизывая губы; шагает все-таки наружу, во двор, позволяя Дону пройти следом, и тот тут же взрывается дружелюбием:
- Крис Эванс - здесь! Вот это точно неожиданность, - они крепко пожимают руки, Крис улыбается, и Себастиан, упираясь спиной в стену, вяло думает, что, может, можно было бы свалить, пока он скалятся друг на друга; он бросил курить на время, но сейчас мечтает просто о сигарете.
И Крис смеется, рассказывает что-то про срочные дела в городе - какие нахрен дела - и про то, что решил, раз уж так вышло, заскочить к старому приятелю, - мы с Себастианом дружим, конечно, мог бы и не сомневаться, - и что хотел успеть на тренировку, потому что наслышан о профессионализме местного тренера, но, жаль, доехал слишком поздно. Ничего страшного, говорит ему Дон, если интересно - покажу новое видео, как раз снял час назад, сегодня делали упор на кардио, у нас новые беговые дорожки; и улыбка Криса снова и снова напоминает оскал, взгляд стальной совсем, и радушие настолько напускное, что Себастиан думает - может, Саладино и в самом деле такой придурок.
- Сигареты есть? - интересуется Себастиан, пока Дон копается в телефоне, и Крис, подняв брови, вытаскивает из кармана помятую пачку, протягивает, разглядывает его откровенно оценивающе, с головы до ног, ощупывает, взглядом - как будто руками, Себастиан практически может почувствовать, и он бы предпочел, чтобы этим дело и ограничилось.
Чтобы они поехали куда-нибудь, потрахались, и Крис свалил обратно в Лондон; чтобы обошлось без этого цирка, - он щелкает зажигалкой, а Эванс тем временем склоняется к экрану, опираясь ладонью о плечо Дона, обыденный совершенно жест, но Себастиану кажется, если Крис еще немного сожмет пальцы, на рубашке Саладино останутся прожженные дыры. И они снова смеются, Крис кивает, как китайский болванчик, и начинает рассказывать что-то о друзьях, которые показывали ему прошлые видео, - какие еще нахрен друзья, господи, мудак, - об их ценном мнении, о том, что людям, оказывается, все эти отчеты из тренажерного зала кажутся откровенными очень, слишком нарочитой рекламой, - Дон, не считаешь ли ты, что они могут быть правы? Людям интересно видеть результат, говорит Дон, машет рукой в сторону Себастиана, окончательно решившего слиться со стеной. Людям нравится, и, в конце концов, Крис, согласись, говорит Дон, им определенно есть на что посмотреть.
Нашлись тут специалисты по маркетингу, думает Себастиан.
- Я все еще здесь, вообще-то, - произносит он почти дружелюбно, растягивая в вымученной улыбке губы, долго затягивается, какой же кайф, свалить бы уже домой; неизвестно, чего вообще добивается сейчас Эванс, но, видимо, нарывается на то, чтобы Себастиан захлопнул перед ним дверь.
И они все спорят о том, что можно показывать, а что нельзя, и как лучше снимать, и что-то про ракурсы, Себастиан уже вообще не следит, не вслушивается в слова, взгляд его упирается в одну точку, застывает на лице Криса, - эмоциональном, открытом, он оживленно жестикулирует, а угроза сквозит в каждом движении, если Дон этого не видит, так значит, он просто слепой. И - видит, видит же, понимает вдруг Себастиан, замечает, сколько напряжения в самом Саладино; это уже, думает он, не цирк, это средняя школа, прелюдия перед петушиными боями, где один из участников нихуя не понимает, за что его собираются бить.
А потом Крис смотрит на Себастиана - оглядывает с головы до ног, снова, задумчивый, ухмыляется вдруг:
- А вообще-то, - говорит он, и Себастиан выгибает бровь, щелчком по фильтру стряхивая пепел. - Вообще-то, Дон, может, ты и прав.
- Ты дебил, - часом позже рвано выдыхает Себастиан, захлопывая дверь в квартиру собственной спиной, Эванс толкает его, как обычно, резко - держит, вжимая ладони в плечи, футболка съезжает под пальцами, Крис вылизывает его шею, и, похоже, ему похуй вообще. - Ты дебил, это не здорово нихера, и чего ты добился-то?
Чего ради приезжал, если разошлись они с Саладино на том, что тот будет обновлять инстаграм чаще, больше, разнообразнее, - на том, что Себастиана в этих материалах будет еще больше, Дон пообещал фактически; чего ради приезжал, если угрожал неделями, а в итоге полчаса еще развлекался разговорами о протеине и добавках с идиотскими названиями, пока Себастиан, забив на все это действо, заткнул уши наушниками плеера.
- Чего ради творить эту хрень, - злится Себастиан, кусает губы Криса, терзает рот, если этот мудак хотел его выбесить, у него отлично получилось, замечательно просто, филигранная работа; и Крис ведет рукой от волос к щеке, не замечая, пальцами мажет по подбородку, от одного из них Себастиан вдруг чувствует прохладу, и, скосив глаза, видит кольцо.
- Я просто понял, что я идиот, - спокойно сообщает Крис, отстраняется, стаскивая толстовку за шиворот, и Себастиан кивает тут же, красноречиво подняв брови. - Что если этих видео не будет, я совсем заебусь в Лондоне.
Окей, думает Себастиан, окей, не плевать ли; тянет взъерошенного Эванса обратно к себе за ворот майки.
Окей, не все ли равно.
Поспать так и не удается.
1200 слов
"Земная слава — на воде круги,
Что беспрестанно ширятся, растут,
Пока в просторе водном не исчезнут. "
- Уильям Шекспир. Генрих IV
Что беспрестанно ширятся, растут,
Пока в просторе водном не исчезнут. "
- Уильям Шекспир. Генрих IV
Фотографии Крис получает от Энтони, - Маки бомбардирует его ссылками, одна за другой, и еще, и еще, бесконечные кадры, Себастиан за столом, Себастиан улыбается, Себастиан хмурится, Себастиан поправляет волосы, Себастиан подписывает какие-то рисунки, Себастиан и Энтони на панели, Себастиан хлопает Энтони по ладони; блядь, думает Крис, какого хера, у меня что, на лбу все написано?
- Какого хера? - вежливо уточняет он, перезванивая. - В смысле, Энтони, я рад, что вы там круто проводите время. Но мне бы хватило и одной фотографии, нет?
- Просто хотел убедиться, что ты это увидишь, - Маки вообще ничего не парит, никогда и нигде, он делает то, что в голову придет, говорит то, что нравится, рассыпается шутками и комплиментами, когда хочет; Маки знает о них обоих слишком много, но Крис все еще к этому не привык. - Потому что он сегодня звезда, чувак, серьезно, он просто блистал, админы визжат, как сучки, от восторга. Так что смотри, - он ржет, как всегда переходит к смеху и обратно без всяких пауз, хороший, открытый Энтони Маки, чтоб его, как вообще ему удается таким быть, - смотри и скажи мне спасибо, Крис.
- Да не дождешься, - смеется в ответ Крис, спохватывается: - У тебя-то как прошло?
- Мне подарили браслет, - очень серьезно сообщает Энтони, цокает языком. - По кайфу, вообще все по кайфу, публика - блеск. Все, меня ждет отличный сендвич, давай, приятель, скоро увидимся.
- Увидимся.
Фотографии все разные, Себастиан на них разный, и где-то видно, что он нереально не выспался, а где-то - что ему сказали что-то приятное, и он, как обычно, в шоке этом своем, в прострации, как, серьезно, вы на самом деле оценили то, что я делаю; и Крис листает их бесцельно, пялится на улыбку и на знакомый какой-то кардиган, Себастиан на фото светится весь, светятся - глаза, Крис успел от этого отвыкнуть, они потухшие были в прошлый раз, гребаный Саладино; руки тянутся набрать номер, но Себастиан оказывается быстрее.
- Ты как? - интересуется он первым делом, и это так по-детски, Крис же слышит, понимает прекрасно, что нахрен Себастиана сейчас не интересуют его дела, Себастиану хочется поделиться, и никто не смог бы в этом ему отказать:
- Ничего нового, - он вытягивается на кровати, забрасывает руку за голову, невидящий взгляд переводит в окно, за ним светло еще, ветер бьет по веткам деревьев, откуда-то издалека доносится чья-то ругань. - Энтони сказал, ты там звездишь.
- Энтони придурок, - смеется Себастиан, коротко, не натянуто, так, как всегда бы должен. - Десять раз сказал, как у меня круто уложены волосы, пиздец, скоро разговоры пойдут.
- Да ладно, люди это любят, - усмехается Крис, и в ответ снова слышит смех:
- Ага, проверено. Сделай комплимент мужику, обними младенца, ты лучше меня знаешь.
Люди это любят, снова говорит Крис.
Люди любят - тебя, придурок, хочет сказать он; любят, а ты понять все никак не можешь, уложить в голове, и месяц проходит за месяцем, а ты не веришь, что это происходит. И Себастиан распаляется уже, продолжает говорить, без натянутых пауз, без слов-паразитов, Крис через трубку ловит энтузиазм, бесконечный, безграничный, Стэна зарядить легко совсем, дай ему тепло, дай ему любовь, оцени его, он ответит тем же, - это как щелчок зажигалки, - быстрый, красивый огонь, трепещет на ветру, исчезает так же резко, как появляется, и вызвать можно в любую секунду; Стэна легко зарядить, а людям легко этим заниматься, фанатам всегда проще, им достаточно малого, хороший фильм, красивая улыбка, и они уже орать готовы. Им любить так просто - называть это любовью, - это обожание, эту восторженность свою, это громкое восхищение, и спасибо им за это, если продолжат в том же духе, может, когда-то до этого идиота дойдет.
Себастиан рассказывает, - про опоздание Маки, про огромную очередь, про дебильные коллажи с их лицами, про то, что рука отсохла расписываться; его голос негромкий, радостный, усталый, умиротворенный абсолютно, Крис уже не помнит, когда было такое в последний раз - года два назад, а может, и того больше; Крис осознает вдруг, как давно они просто не разговаривали нормально.
- Я тебе усы подрисовал на одном плакате, - довольно сообщает Себастиан, фыркает насмешливо, это тоже по-детски. - Отлично вышло. Порадовал какую-то девчонку.
И он говорит о том, что выжат, вообще, как губка, рассказывает совершенно свободно, отвечает на десяток незаданных вопросов, Крису необязательно было даже формулировать их, Себастиан слышит и так, - объясняет что-то про то, как слал всех нахуй с этими требованиями:
- Никаких объятий на автограф-сессии, говорят они мне, представь, - Крис представляет. - Нельзя, нельзя, бла бла бла, а у девушки, блядь, татуировка с моим лицом на лодыжке - с моим лицом, Эванс, я почти чокнулся, когда увидел, она дрожит вся, слова сказать не может, и что мне, сидеть, просто смотреть на нее?
- За деньги пекутся, - Крис вздыхает, сжимая пальцами переносицу. - Кто хочет пообниматься, добро пожаловать, платите бабки за фото. Ты же знаешь это все.
- Да с хуя ли, - раздраженно огрызается Себастиан, но успокаивается тут же, гораздо быстрее обычного, Крис почти видит его улыбку, расслабленную, мягкую, спокойную, мать его, чертов океан, который за час не перелетишь. - Я понимаю все. Только и я не машина с распиаренным лицом, и к людям лучше по-человечески, и я понимаю все, Эванс, но они заебали. Не разговаривайте с ним долго, это нельзя, то нельзя, детям фотографии платные, им похуй, что это дети. Похуй, что меня будут считать полным козлом.
Крис молчит; не в этом дело, не в этом абсолютно, он знает, и Себастиан знает тоже, - как будто его парило сегодня, что о нем подумают, он же видел, как все происходило, видел это обожание в глазах, Крис не первый день на свете, проходил через все это; как будто его парило сегодня, кем его считают, он и сам со своей репутацией который год творит, что хочет, не в этом дело. Крис молчит, и Себастиан замалчивает это о себе, только произносить ничего и не нужно, Крис знает, - об отзывчивости, о чувствительности, о человечности, и фанатские отзывы ни при чем, просто кто-то другой на этих детей и внимания не обратил бы, кто-то другой на фанаток плачущих забил бы - кто-то другой, не Себастиан.
Он просто такой.
Такой, какой есть, и кто виноват, что негде было показать это раньше?
И Себастиан выдыхается уже, это слышно, - хочет говорить дальше, рассказывать еще, но устал, устали они оба, и разговор этот по телефону еще, сто лет не общались без мозгоебства, странно, непривычно, слишком много для одного дня; в голосе появляется хрипотца, начинаются паузы, и Крис прикрывает глаза, он все еще хочет слушать.
Слушать голос; он задолбался за день, съемки закончились час назад, имеет он право на простые человеческие желания, в конце-то концов, - Крис злится за них на себя, хотя давно уже пора перестать.
Пора привыкать, думает он, слыша, как Себастиан откашливается после долгой затяжки.
- Три недели, - говорит он вдруг, следом раздается зевок. - Договаривались сегодня. Через три недели, и потом еще через месяц.
- Да неужели, - Крис впервые думает, что это будет сложно; сложно находиться на площадке рядом. Так не должно быть, - я думал, этого не произойдет уже. Джосс все юлил, как будто мы сценарий не видели.
- Запарили, - соглашается Себастиан, зевает снова, и Крис улыбается:
- К зеркалу подойди. И посмотри на себя.
- Это прелюдия? Эванс, я устал, - уточняет он со смешком, но все-таки умолкает на минуту. - Ну?
- Скажи это, - Крис не открывает глаз.
- Сказать что?.. А, черт, это вы, доктор, - Себастиан хрипло ржет, вздыхает, выдерживает паузу. - Ты молодец. На, Эванс, подавись своей терапией.
- Ты молодец, - повторяет Крис уже сам, и Себастиан кашляет опять, Крис почти видит прижатую к губам ладонь, пальцы без колец, отражение в вылизанном до блеска гостиничном зеркале; произносит, прежде чем отключиться:
- Я знаю.
Это просто очередной способ поблагодарить.
Нихрена он не знает еще.
4000 слов. первый отрывок - легкий. второй - охуенно важный, за него моя ненависть отправляется Шкав, выступившей, фактически, соавтором.
"Расслабление значит, что ты как дома."
- Ошо. Творчество. Высвобождение внутренних сил
- Ошо. Творчество. Высвобождение внутренних сил
Себастиан появляется на площадке, как обещал, через три недели - всего на несколько дней в этот раз, разминутся, наверное, с Энтони, а потом он окажется здесь аккурат в свой день рождения; странный, неудобный график, а впрочем, ничего удивительного, в одном из вариантов сценария, Себастиан знает, никакого Зимнего солдата в “Мстителях” не предполагалось; и Себастиан понятия не имеет, кого благодарить за тот вариант, что приняли окончательно, режиссера, продюсеров или, все-таки, себя самого.
Да плевать.
Он здесь - в кругу знакомых в большинстве своем лиц, Себастиан сталкивался с каждым хотя бы однажды, и бывал на вечеринках Мстителей пару раз, когда оказывался в Лос-Анджелесе, Крис звал его, - просто как друга тогда еще звал, и Себастиан, в первый раз оценив обстановку, фыркал потом:
- У меня в школе девчонки так делали. Всегда таскали за собой страшненькую молчаливую подружку, чтобы увереннее казаться на ее фоне.
- Придурок, - отмахивался Эванс, пожимая плечами, как будто не было очевидно, как день, что ему все еще неловко тогда было, неудобно, странно, Крис смотрел на Дауни, как на живую легенду, а на Хиддлстона - как на смертельно доброго божка, по нелепой случайности спустившегося с небес; и они оба были там оборванцами, по ошибке попавшими на королевский прием, но потом все устаканилось, а еще позже - вечеринки сошли на нет.
Или Себастиана не звали.
Он настроен работать, Эванс настроен работать, и не может быть ничего лучше, Себастиан успел соскучиться по съемочному процессу, отвыкнуть даже, но вливается - с первых секунд; Дауни панибратски хлопает его по плечу, Хемсворт накануне говорит, что посмотрел наконец “Солдата”, - это круто было, серьезно, ты просто молодец, - комплименты продолжают сыпаться со всех сторон все эти часы, дни, месяцы, Себастиану огромных усилий стоит заставить себя не слушать их слишком жадно; он знает, что будет, если увлечься.
Знает, что происходит, когда перехваливают, и перестаешь выкладываться, а ему нужно это - выкладываться на сто, двести, тысячу процентов, вкладывать максимум собственных сил, иначе нахрена вообще все это?
И Крис тоже - куда только делась усталость, привычная уже глазу; носится по площадке, как ужаленный, улыбки летят во все стороны, - так летят, наверное, стрелы из лука какого-нибудь бухого купидона, беспорядочные, шальные, - и им хорошо здесь, обоим, Себастиану невероятно жаль уезжать.
- Опять тренировки, - жалуется он на исходе своего последнего дня, сидя на полу у Эванса в трейлере; вытягивает ноги через проход, фыркает, когда тот едва не спотыкается о них, опускаясь поотдаль. - Нельзя сокращать их продолжительность слишком резко, и бла бла бла, ебаный Саладино.
- Я сразу так и говорил, - с готовностью кивает Крис, бросает ему бутылку воды. - И что он творит с фотографиями? В последний раз я рыдал от смеха, и это, блядь, не то, ради чего я открываю его инстаграм.
- Так не открывай, - откручивая крышку, Себастиан округляет глаза, скашивает приоткрытый рот, вываливает язык, неубедительно изображая заебанный на тренажерах полутруп. - Решили не перекармливать народ, уйти пока от секса, - он ухмыляется, прерываясь на глоток, облизывается, - к юмору.
- Юмору, - Крис тянет слово, из его уст при обычной скорости речи это всегда звучит особенно нарочито, нелепо почти, таким типичным американцам это нихрена не идет, думает Себастиан всякий раз, но ему нравится - всякий раз, опять же. - Конечно. Я же помню все это, - его голос звучит насмешливо и немного недовольно, когда он запускает пальцы в волосы, проводит ладонью чужим, слизанным жестом, Себастиан моментально узнает в нем свой собственный; Крис каменеет лицом: - Я смешной. Я хочу сниматься в комедиях. Джим Керри - это мой любимый ак… Блядь! - Крис сбивается на хохот, потому что Себастиан, оттолкнувшись от пола, бросается на него в едином порыве, наваливается, ржет, рукой пытается заткнуть рот, но Крис перехватывает, он все еще больше, даже сейчас, совсем незаметно, но все еще почему-то сильнее. Он, полусидя, вжимается спиной в ножку стола, это удобно - удобно Себастиану, который фактически ложится сверху, не собирается вставать; они заперли дверь вообще?
Кажется, да.
- Когда-нибудь я снимусь в такой комедии, - сообщает Себастиан, упирается ладонями в пол, привстает, склоняется к лицу, языком ведет по линии подбородка; Эванс так охуенно красив, что, когда забываешь об этом всего на минуту, осознание бьет потом в голову дружеским подзатыльником - смотреть, что ли, перестал на него? А нихуя, парень, смотри дальше, касайся, трогай; и Себастиан смотрит, касается, трогает, коротко целует в губы, прежде чем продолжить. - В такой, что ты охренеешь. С катушек слетишь от смеха. В психушку попадешь, как самый ебанутый актер на планете, так будешь ржать.
Еще поцелуй, и еще, и укус; Себастиан толком не знает, сколько в его словах есть от шутки.
Укус - снова, и Крис рывком опрокидывает его на спину, перекатывается, оказываясь сверху, он не прекращает посмеиваться, но в глазах смеха уже мало:
- Вот поэтому ты и не снимаешься в комедиях, - Себастиан закатывает глаза, на кой черт болтать сейчас, давно пора прекращать; он самым очевидным намеком цепляется за ремень Криса, опускает руку ему между ног, сжимает через джинсы, и новый укус следует тут же, между поцелуями, но Эванс упорный, заканчивает мысль. - Там нет такой задачи, свести человека с ума, - Себастиан смеется, и Крис произносит, припечатывая, - нет ее, - одновременно с тем, как широко распахивается дверь.
- Хей, Крис! - жизнерадостный голос, который Себастиан узнал бы из тысячи; он обреченно стонет, рыкнув:
- Дверь захлопни, - пока Крис, уронив голову, беспардонно ржет, сука, Себастиану в плечо. - Блядь, Маки.
- Да, ребята, - Энтони нависает над ними, уперев руки в бока, и Себастиан видит, его распирает просто, в прошлый-то раз он хохотал полчаса. - Это уже карма, я вам скажу, ага? Херовая закономерность, я на это не подписывался. Парни, давайте так: я сейчас по-быстрому выйду, постучусь и зайду, окей?
- Можешь просто выйти, - советует Себастиан, не торопясь подниматься.
Смеются все трое.
"До Тревора трахаться было всегда словно захлопнуть дверь перед всем миром. С Тревором это было как открывать сотни дверей."
- Поппи Брайт. Рисунки на крови
- Поппи Брайт. Рисунки на крови
Тринадцатое августа, час ночи - время и дата светятся на дисплее телефона; Крис отпирает дверь чужого номера собственной ключ-картой.
- Чейс, мать твою, кто научил тебя желать эту хрень? - доносится смех из-за приоткрытой двери ванной; Себастиан выходит, на ходу вытирая руки, мобильник, склонив голову, прижимает к плечу. - Наша дружба умерла. Да. Нет, через неделю, с вас вечеринка, - он прохаживается по комнате, что-то доказывает в трубку, и Крис отворачивается, опуская на стол пакет; выкладывает поочередно пачку дорогого табака, листы папиросной бумаги, машинку для скручивания.
- С днем рождения, - говорит Крис, чувствуя, как Себастиан подходит со спины, тепло его руки на плече - он ставит телефон на вибровызов, отбрасывает на кровать, тут же оживляется, шагая к столу, вертит в руках пачку:
- Как в старые добрые времена, - тянет Себастиан почти мечтательно, и тут же поправляется со смешком, - ну, почти, - машинка летит следом за телефоном, он объясняет: - Эта хрень вообще никому не нужна. Спасибо.
Крис не выдумывает поздравлений, Себастиан не зовет его на вечеринку, и это настолько в порядке вещей, что подумать было бы странно о чем-то другом; желать нет смысла - с пожеланиями у них обоих всегда было туго; приглашать нет смысла - оба знают, что у Криса ни на какие вечеринки просто не будет времени. И вместо этого Себастиан кивает в сторону балкона, - Крис выходит следом, шагает в темноту ночи, наблюдая, как Себастиан, склонившись над широкими перилами, раскладывает на них бумажку, вскрывает пачку табака, берет щепотку, - размазывает пальцем, легкие, очевидно привычные движения; скручивает так же легко и аккуратно, пока не рассыпался, поворачивается боком, так, чтобы видеть Криса.
Смотрит не пристально - искоса, поднося полуразвернутую самокрутку ко рту, - не языком по бумаге ведет, а наоборот, бумагу мажет о кончик языка, длинное, тягучее движение, язык задевает пальцы, и Себастиан улыбается, спокойно, мягко, как своему; языком уже ведет по бумажке еще раз, приклеивает, наконец, прокручивает самокрутку в пальцах, щелкает зажигалкой. Крису хочется курить, глядя на это, странно, он же трезв абсолютно, но хочется до одури, и языком провести так же - только не по сигарете, по пальцам, на них, он уверен, горьковатый табачный привкус - въевшийся на самых подушечках, такой не выветрить, не слизать; и он уверен настолько же четко, что на языке Себастиана привкус тот же.
И неизвестно, чего хочется больше.
Себастиан все стоит так, смотрит уже в сторону, не выделывается, не красуется, не играет, - он просто курит так, не замечая даже, не напрягаясь, пальцы прижимает к губам, затягивается долго; самокрутка тоненькая совсем, бумага почти рвется, прорывается табачными крошками, оседает на пальцах, и Крис думает отстраненно - да что такого-то в этом, не вкусно ведь нихрена, табак, обычный табак, почему так тянет слизнуть.
Почему так тянет - все сразу.
И раз все сразу, думает Крис, то можно и с сигареты начать; подходит, собирается отобрать, но Себастиан не позволяет - дает курить так, со своей руки, пальцы прижимаются к губам Криса, - табак, думает он, зачем я купил его, он же дерьмовый оказался, но это неважно; Себастиан смотрит так, словно вдруг увидел что-то знакомое, и пальцы на губах Криса, чужие - как его собственные в давнем интервью, чертово тшшш.
Крис обязательно сказал бы себе - тшшш.
Но крошка табака опять падает почти в рот, и он облизывается машинально после затяжки, задевает, конечно, пальцы; и словно ничего не произошло, только Себастиан так и стоит, не убирает руку, чтобы затянуться самому. Пепел падает уже на пол балкона, огонек подбирается к пальцам, они словно становятся горячее, Себастиан все еще не отпускает, и Крис сглатывает:
- Обожжешься же, - Себастиан обжигается, конечно, самокрутку роняет на пол, морщится, но лишь плечами пожимает, обжегся, мол - дальше что?
И Крис перехватывает его руку на автомате, это инстинкты, основанные на Себастиане в той же степени, в какой и на всей его жизни, - если кто-то обжегся, подуй на горячее, - Крис дует, слегка совсем, сигарета все еще тлеет на полу, Себастиан тянется притоптать ее, оступается, клонится вперед, вынуждая отступить назад, спиной к стене; стена холодная, но Крису жарко. Себастиан смотрит, как будто хочет что-то сказать, - кому ты говорил свое ебаное тшшш, практически слышит Крис, кому ты заливал про шумные мозги, придурок, - может, он должен слышать совсем не это, но Себастиан явно замалчивает слова, почти теряя равновесие, - опирается ладонью о стену, тихий хлопок у самой головы Криса кажется оглушительно громким; Себастиан целует его, и так целуют, чтобы молчать. Мысль мелькает где-то вспышкой - да, привкус тот же; Себастиан кладет ладонь ему на затылок, пальцами зарывается в волосы, и Крис резко откидывает голову, так, что костяшки чужие впечатываются в стену, Себастиан приваливается, придавливает совсем к стене, но Крис не чувствует себя загнанным в угол, рвано выдыхает, когда Себастиан прикусывает губу, тянет на себя; а к черту, думает он, пускай шумит.
Пускай шумит; он то интервью давал, когда все наклевывалось у них, начиналось, закручивалось в спираль и в этот ебаный не распутанный до сих пор клубок, и с тех пор варианта два всего, либо гул в голове, мешающий думать - либо тишина, середины нет; тишина бывает вот как сейчас, когда дыхание тяжелеет, и Крис подается вперед всем телом, не сдвигает, не отталкивает, просто - еще ближе, еще, еще, вплотную; выгибается еще больше, прижимая затылком руку, не давая убрать, пальцы Себастиана сжимаются сильнее. Он тянет за пряжку ремня Криса, не пытается расстегнуть - тянет, просунув руку между ними, цепляясь за пояс джинсов, задевая кожу, Крису кажется, что он может почувствовать этот горький табачный привкус, что останется теперь на боку от чужих пальцев; Крису кажется - да не кажется ему ничего уже, он вскидывается снова, одним сильным, гибким, хищным движением, ловит взгляд, Себастиана ведет, это видно, ему башку от такого сносит, он сжимает пальцы еще, и Крис стонет ему в рот, - или это стонет Себастиан, или они оба, но стон звучит, отдается в ушах эхом, как тот хлопок, потому что ночь, на балконе тихо, вокруг - невозможно тихо, как в голове. Крис отталкивается бедрами от стены, прижимается, замирая на пару секунд, пряжка ремня упирается Себастиану прямо в тазовую кость; и Крис убирает руки за спину, - зажимает между поясницей и стеной, держит так, хочется трогать, мать его, как же Себастиана хочется трогать, но - не сегодня, не сейчас, пусть сегодня - он, пусть сейчас - он, к черту все, пусть будет так.
Крис никогда не был так открыт, он сам прекрасно знает это о себе, никогда таким не бывает на идиотских интервью, и на случайных фото с вечеринок даже, и перед Себастианом - тоже, Крису необходим контроль, - где, куда, какая смазка, презервативы, в одежде или нет, ритм, скорость; но - сейчас он убирает руки, и Себастиан подвисает на секунду, взгляд горящий, и как будто он не знает, что делать с этим теперь, а Крис не собирается подсказывать, направлять, не сегодня, не сейчас, и похуй, - Себастиан ладонь ведет с затылка к виску, второй ладонью тоже лицо обхватывает, целует опять, смакует, неторопливо, не подгоняя, наверняка у него в голове то же, что и у Криса - они на ебаном балконе, с него надо уйти, пока не поздно, пока не спалили, пока не свалились; только, чтобы уйти куда-то, надо сначала с места сойти. Надо, думает Крис, но - похуй - только отвечает на поцелуй снова, прикрывает глаза, на кончике языка горьковатый привкус, как раньше, Крис слизывает его, чуть сползая по стене, - ерзает, поднимаясь опять, ладони плотнее вжимает в стену, она уже не прохладная, влажная, потому что вспотели ладони, черт, как же это было бы смешно, было бы, если бы Себастиан не целовал - так, не сжимал лицо - так, как будто неуверенно, как будто с ними такое в первый раз; а впрочем, понимает вдруг Крис, действительно, первый же, - сглатывает, запрокидывая голову, отстраняясь, он думает, мать твою, нахуй столько денег на психоаналитика тратил, эта падла сейчас на каких-нибудь Канарах развлекается за его счет. Рука Себастиана почти у Криса в штанах, другая обхватывает запястья сзади, он принимает правила игры, и им обоим некуда деваться - не хочется никуда деваться; Себастиан дышит в губы, тянет куда-то вбок, и они точно проваливаются в полумрак комнаты, - проваливаются, действительно, Крис движется спиной, не видит, не помнит ни черта, ногой цепляется за порожек, и они летят на пол, валятся на ковер. Темно, свет не горит, только от уличного фонаря пробивается через дверной проем балкона и отдернутые - как всегда у Себастиана - шторы; Крис ударяется спиной по-настоящему больно, Себастиан падает сверху, то ли не успевает удержать, то ли не очень хочет, - но Крис только раскидывает руки, открывается снова, ржет ему в губы, и Себастиан ловит смех, как ловит все остальное, звук обрывается, остается только дыхание.
Себастиан приподнимается, стаскивая джемпер, он сидел на нем, как влитой, лип, как вторая кожа, без него все равно лучше, теперь - после ебаных тренировок этих - еще лучше, пиздец как хорошо; Крис за пояс тянет его обратно:
- Не тормози, - и это не его слова ведь, а Себастиана, Крис так и не говорит никогда, потому что, что бы они оба ни думали, именно Крис устанавливает темп; но - не сейчас, и свою футболку Крис снимает сам, выгибаясь - так быстрее, удобнее, пока Себастиан спускается ниже, губами к груди, он прикрывает глаза, и Крис дрожит.
Эта дрожь - напряжение, он жмет руки к полу изо всех сил, пусть Себастиан творит, что хочет, сегодня пусть так; и Крис сам так решил, но коснуться хочется, дернуть на себя - как обычно - хочется невозможно, и Крис поводит плечом, откидывает голову, демонстрируя шею, на ней бьется венка, Себастиан бросает такой взгляд, будто впервые видит его. Раздается смешок - снова, как стон, неизвестно чей, и Себастиан гасит его на разлете ребер, выдыхает, прижимается губами, Крис вздрагивает, прикусывая губу; это не смешно все - не смешно нихера, на самом деле, но нельзя думать об этом, кто знает, что будет, если они разрешат себе понять это, позволят себе осознать серьезность - что случится тогда? И Себастиан просто съезжает коленями по ворсу, ладонью упирается Крису в живот, дышит над пряжкой ремня, и Криса от этого ведет, дергает, он дрожит сильнее, ворсинки ковра остаются в пальцах; Себастиан медлит - секунду еще, две, три, - тянет свободную руку, знает, куда, сжимает сквозь джинсы, ведет вверх, вниз, широко, жадно, - окей, согласен, беру, все беру, давайте, можно не заворачивать. Крис продолжает цепляться за чертов ковер, коснуться все еще хочется, а Себастиан продолжает двигать рукой, вскидывает голову, глаза блестят; он облизывается, - бессознательным своим движением, как это чаще всего бывает, - и облизывается Себастиан, а горечь на языке чувствует - Крис. Он думает, надо что-то делать с этим, рвануть на себя, рассмеяться, Себастиана на спину опрокинуть, или что угодно еще, чтобы сгладить момент, избавиться от звенящей тишины, она еще хуже шума, еще опаснее, она непривычна; но Крис не делает этого, он уже выбрал, это почти проверка, - открой меня, я полжизни искал, мне стукнуло тридцать три, если я не откроюсь тебе, если, блядь, все это зря, я не знаю уже, - он только приподнимается на локтях, откидывает голову, дышит уже совсем рвано, потому что Себастиан вытаскивает ремень с пряжкой из шлеек, молнию тянет вниз, джинсы тоже, это никогда еще не было так медленно. Себастиан наконец подтягивается выше, ложится сверху, ерзает, трется всем телом, языком проводит по шее, ладонями - прижимает руки Криса к ковру, хотя без надобности уже, он справляется.
И Крис чуть ведет головой, отворачивается, сглатывает, шея настолько обнажена, что вцепился бы уже зубами, скотина, быстрее, в горло, - но Себастиан только прикусывает кожу под скулой, словно точку ставит - все, Крис, хватит проверять, хватит, успокойся:
- Как же ты заебал меня, - шепчет Себастиан, открываясь в ответ. - Жить не могу, - шепчет он, тянется ко рту, стискивает пальцы на плечах, наверняка останутся синяки; и он вроде бы легкий, до сих пор легче Криса, но им придавливает враз, выбивает из легких весь воздух, даже бедрами не податься, когда Себастиан касается уголка рта языком, дышит жарко, медлит. - Жить не могу без этого.
И - как в омут с головой; не брился сегодня, щетина царапает губы, попадается под язык, а потом Себастиан отстраняется, и Крис выдыхает сквозь зубы со свистом, от этого звука Себастиан вскидывается весь, расширяет глаза, - стекает вниз тут же, руками оглаживает бока, щекой ведет по груди, животу, слегка поворачивает голову, и, кажется, снова ухмыляется, сука, - все беру, да, уверен, да, а ты, - и протяжный, низкий стон раздается в тишине комнаты, пробивает от головы до паха, неизвестно опять - чей, Крис думает, что его, но все-таки общий.
И Себастиан берет, во всех смыслах, - сползает еще чуть ниже, губами касается через ткань белья, она совсем тонкая, ее будто и нет, Крис дрожит всем телом, и без чего, интересно, не может жить он сам, - без этого? Ткань пропадает, Крис не замечает толком, как, ахает, приподнимается снова, видит только затылок и полуприкрытые глаза, - без этого? Крис протягивает руку, пальцы запускает в волосы, тянет, и Себастиан, не отвлекаясь, свободной рукой перехватывает, накрывает его ладонь своей, странный жест, до ужаса интимный почему-то, - может, без этого? И Крис стонет, уже почти не прерываясь, Себастиан отлично помогает в этом, ртом, губами, языком, пальцами, всем собой, - без этого, Крис?
Горло Себастиана вибрирует вокруг, и Крис не слышит, - да как тут услышишь, блядь, как вообще еще не отключились эти чувства, слух, зрение, обоняние, - не сразу понимает, и Себастиан отстраняется, медленно двигая рукой, от его рта к пальцам тянется вязкая, блестящая в полутьме ниточка слюны, он даже не думает вытирать; не смотрит на Криса - только на свою мерно скользящую вверх и вниз руку, другую кладет на голое бедро, приглаживает ладонью вставшие дыбом волоски, повторяет чуть громче:
- Я хочу тебя трахнуть, - хрипло, спокойно, без надобности, вообще-то, это не вопрос, откровенность за откровенность, но Крис отвечает, соглашается на всякий случай, разводит ноги, откидывается назад; рука его соскальзывает с головы Себастиана, тихий удар об ковер снова оказывается оглушительно громким. Крис смотрит, как Себастиан облизывает пальцы, и думает - как, блядь, как я мог раньше без этого жить, как я жил когда-то?
Как?
Этот вопрос - новый; он сменяет привычное уже “зачем”, - как, бьется в голове, как, сука, ты делаешь это, как я мог без этого, как, блядь, сделать, чтобы это продолжалось; пальцы Себастиан облизывает медленно, демонстративно, не ради соблазнения даже, Крис и так по самые уши влип в привкус табака еще, это тоже откровенность - смотри.
Смотри на меня.
И он продолжает смотреть в глаза, когда вводит палец, - один, аккуратно, но никакой смазки сейчас, Крис почти слышит насмешливое, - доверяешь, так не возникай; а он и не собирается, пальцами они пробовали уже и не раз, в пылу, чего только не было за все это время, но такого - никогда, это пока еще не больно даже, это пока классно, но теперь - иначе, потому что теперь пальцы обещают продолжение, будет больше; за одним пальцем следует второй, Крис ахает снова, на выдохе, глухо, Себастиан подается было вперед, словно и этот звук хочет поймать, но только наклоняется, не отстраняясь, губами ведет по животу, по тазовым косточкам, не то успокаивает, не то раззадоривает, хрен поймешь, все сразу.
- Блядь, - Себастиан шепчет, сползая ниже, беззвучно почти, Крис скорее угадывает, чем слышит, - блядь, блядь, - губами касается внутренней стороны бедра, ведет, тянет по коже ниже, добавляет третий палец, и Крис уже не ахает, в горле давится, рвется что-то клокочущее, тягучее, нецензурное, Крис не имеет понятия, что сказал бы; выгибается весь в попытке и отстраниться, и ближе податься, просто - еще, еще, мать его, еще, он задевает пальцами предплечье Себастиана, вцепляется в него, выдыхает:
- Твою мать, сказал же, не тормози, - забывается уже, тянет на себя по привычке, Себастиан едва не падает, еле успев подставить руки, шипит коротким напоминанием:
- Эй, руки.
Придавливает Криса к полу всем телом, снова, прижимается, целует - быстро, прикусывая губу - и, легко оттолкнувшись от пола, встает, стягивая на ходу джинсы, выпутывается из них; его ведет в сторону - немного совсем, но все равно Себастиан опирается о стену, и Крис прикусывает губу, прикрывает глаза, слышит, как Себастиан шуршит в тумбочке, как идет обратно, - почти беззвучно, неровно, неторопливо; Крис чувствует, как Себастиан смотрит, - долго, невыносимо долго, тяжело, тягуче, взгляд ощущается кожей, как ощущается вкус. Крис открывает глаза, - Себастиан мягко опускается перед ним на колени, одно перекидывает через бедра, садится почти, но нависает сверху, целует опять, коротко, быстро, пару раз, и еще, и Крис видит знакомую банку на ковре, а рядом - резинку, они уже давно отказались от них, на самом деле, не обговаривали, просто перестали, само собой, еще одно невысказанное доверие, еще одно произнесенное резко, - кроме тебя ни с кем, блядь; и Крис говорит:
- Убери его нахрен, а.
Себастиан щурится молча, отпихивает презерватив подальше, - окей, как скажешь, я только за, - снова вводит пальцы, смазанные уже, двигает, знает, как надо, и Крис чертыхается уже не беззвучно, матерится, и:
- Сколько раз. Сколько блядь раз сказать. Не тормози уже.
И Себастиан снова щурится, - он только за, - растирает смазку ладонью, пальцы Криса на его ноге, как будто узоры выписывают, или хрен его знает что, Крис не следит за этим, он тяжело дышит, происходящее для него - слишком много.
И слишком мало.
Он порывается было подняться, на коленях, вроде, лучше в первый раз, не к месту вспоминаются тупые пьяные разговоры со Скоттом, а Крису и неинтересно ведь было тогда; но Себастиан опять давит на плечо, ладонь скользит:
- Нет.
И Крис остается на спине, разводит колени, разводит ноги, Себастиан спускается ниже, коленями снова по ворсу, не глядя стаскивает с кровати подушку, подсовывает, так удобнее, да; и входит - толкается, явно старается медленнее, и Крис не знает, благодарить или проклинать, вцепляется в ковер уже из последних сил, пальцы белеют, капли пота с висков по скулам, он шипит, себя не слыша, больно же, - Себастиан из-за этого, наверное, и останавливается, да пошел он на хуй, Крис стонет:
- Блядь, давай.
И тянет ногами на себя, не может сдержаться, Себастиан почти падает на него, придавливая к полу, лбом ко лбу, пальцами вцепляется в волосы, у Себастиана взгляд психа, убийцы, наркомана, пьяницы, да кого угодно, Крис видит свое отражение, им обоим надо за что-то держаться; Себастиан тянет за волосы, - Крис поводит головой, послушно выгибает шею, - прикусывает под скулой, языком ведет по щеке, тепло, мокро, тянется к губам.
- Не тормози, - стонет Крис ему в рот, и Себастиан в ответ выстанывает смешок; в этом смешке очевидное, и невероятное в нем же, эй, привет, я Себастиан Стэн и я сломал Капитана Америка, буду теперь вместо него; Крис опускает ладонь между ними.
- Руку убери, - напоминая снова, шипит Себастиан, отпускает волосы, тянется рукой вниз, перехватывает, Крис стонет, снова цепляется бесполезно за ворс, закусывает губу, сжимается весь; и стонет уже Себастиан, обхватывает рукой, зажимает кулак между их телами, вбивает Криса в пол - рвано, мощно, даже бедра не приподнять.
Это должно быть охуительно больно, но нет - просто охуительно, и блядь, почему раньше не, подумал бы Крис опять, если бы мог, но не может уже, только рот открывает, низко стонет, вздрагивает, и:
- Блядь, Эванс, я хотел вытащить, - выдыхает Себастиан минутой позже куда-то ему в ключицу, вытягивает из их тел мокрую руку; Крис даже не открывает глаза - вскидывает указательный палец - кольцо на нем сейчас - к губам, улыбается расслабленно, спокойно, со стороны кажется обычно, что он знает что-то, другим незнакомое:
- Тшшш. Тшшш.
И Себастиан не двигается все еще, только подбородком упирается в грудь, не сдерживается, смеется - не из желания обидеть точно, не насмешливо, искренне, над этим и правда только посмеяться сейчас можно.
- Эванс, - говорит Себастиан вполголоса, голос совсем хриплый, - Эванс, твое ебаное тшшш тебе самому не надоело еще?
Крис все улыбается, Себастиан поднимает руку, волна тепла чувствуется - от груди к лицу; он отпихивает палец Криса от губ, накрывает их своими, Крис не меняется в лице даже, только проводит языком, как тогда, с самокруткой, прихватывает губами.
Нормально, говорит он без всяких слов, нормально, хорошо все, правильно, не ошиблись.
Ничего не шумит.
900 слов затишья. дальше - хуже.
"Пусть у других неразбериха,
Передерись хотя весь свет,
Да только б дома было тихо."
- Иоганн Гете. Фауст
Передерись хотя весь свет,
Да только б дома было тихо."
- Иоганн Гете. Фауст
Себастиан ходит по дому Эванса, как по своему собственному, он здесь уже не впервые, - сбрасывает обувь сразу, не спрашивает, где кухня, а где найти пепельницу, вообще ничего не спрашивает; Крис за его спиной захлопывает дверь, звенит ключами, и это очередное молчаливое соглашение из тех, что они никогда не проговорят.
Чувствуй себя как дома, Себастиан.
Он чувствует.
Чувствует - как ни странно, - в Нью-Йорке гораздо больше от этого ощущения, от того, что вообще делает какое-то место своим, Себастиану нравится там, этот город родной, гораздо роднее Вены или Констанцы; Лос-Анджелес же - скорее, то, к чему он все еще стремится, разноцветные огни, бесконечные пляжи, теплые зимы, белые буквы на холме складываются в слово, которое Себастиан порой ненавидит. И дом у Криса - под стать, совершенно типичный, словно нежилой, такой после легкой уборки можно выставлять на продажу, фотографировать для охренительно модных журналов, никто и не заметит разницы, - высокие потолки, большие комнаты, широкая лестница, бассейн, бильярд в подвале, огромная кровать, по соседству таких коттеджей, одинаковых абсолютно, наберется около сотни; здесь все просто орет - вот так и должны жить звезды, у которых наконец появляется бабло.
И все-таки это - дом.
Себастиан не смог бы объяснить, почему.
Крис опускается на диван, он словно в прострации, - тупо смотрит в стену, механически избавляясь от рубашки, надетой поверх футболки; Себастиан ненавидит это его выражение лица, успел узнать, что оно означает - Эванс так устал, что его перестает хватать даже на разговоры, и в таких ситуациях он начинает думать.
Думать Эвансу, считает Себастиан, слишком вредно.
Он падает на диван с размаху, головой Эвансу на колени, протягивает открытую бутылку пива из холодильника, замирает, это слишком неожиданная передышка, в Лос-Анджелесе оба оказались одним днем, почти случайно, и как пересеклись-то, вообще непонятно, Себастиан скинул Эвансу какую-то дурацкую цитату из песни про бульвар Сансет.
Получил в ответ - “буду у себя через полчаса”.
Эти удобные совпадения; у Себастиана резерв в “Хилтоне”, но черта с два он сдвинется с места.
Себастиан смотрит на Криса, - тот отклоняет голову, припадая к бутылке, хмурит брови, и спрашивать не нужно, чтобы понять его, - спрашивать, на самом деле, и правда не нужно, иначе Эванса прорвет, как бывает иногда, на недовольство жизнью, на неуверенность в своем выборе, на бесконечные вопросы к мирозданию, и Себастиан попросту не готов это слушать, не сейчас. Поэтому он ловит сразу, - то, как Крис нагибается, отставляя пиво на пол, выпрямляется, явно готовый что-то сказать, - Себастиан выкидывает руку вверх, зажимает ему рот ладонью, качает головой:
- Не вздумай только. Не начинай.
И во взгляде Криса ни капли удивления, он только вскидывает брови, сощуривается, почти насмешка, - проводит языком по ладони, медленно, раз, другой, пока Себастиан не убирает ее:
- Я, может, хотел рассказать анекдот.
- Еще хуже, - Себастиан закатывает глаза, Крис не ведется на эту демонстративность, хмыкает, запускает пальцы в его волосы, так легко, будто и не замечает; перебирает пряди, зачесывая назад, этому невозможно, просто невозможно противиться, Себастиан чувствует себя гребаным животным всякий раз, каким-нибудь ободранным котом, но ничего не сделаешь, к этим прикосновениям хочется льнуть, к ладони - ластиться, словно от человеческих мозгов в его голове одно лишь название. - Я же не могу быть единственным… блядь, руку верни, - ворчит он, когда Крис порывается ее отодвинуть. - Я же не единственный, кто считает, что твои анекдоты хреновые?
- Я уже говорил, что раньше ты мне нравился больше? - меланхолично спрашивает Крис, опуская взгляд; он усмехается. - Знаешь, когда с тобой можно было разговаривать.
- Это ты о тех временах, когда мы не трахались? - Себастиана ничего не смущает в этом разговоре, искать смысл можно даже не пытаться, как и во всем происходящем, и он до сих пор не понимает, какого черта, например, делает здесь, но с каждым разом все сложнее становится даже задать себе этот вопрос. - Было не так уж и весело.
- Весело, - эхом откликается Крис, Себастиану хочется сказать, что он заебал, что никто не нанимался к Эвансу психоаналитиком или жилеткой, что тот растекается иногда во всей этой рефлексии, как баба, но говорить бессмысленно.
Никакого толку.
Действия доходят гораздо лучше - до Криса, до них обоих, до всех людей вообще; Себастиан тянет Криса к себе за шею, втягивает в долгий поцелуй, один из тех, через которые они вообще способны что-то друг другу донести, почти бесконечный, - Себастиан жмурится, Эванс вжимает ладонь в обивку дивана возле его головы, дышит часто, - это поцелуй из тех, которыми не пытаешься ничего друг другу настойчиво вдолбить, такими обычно Эванс заставляет его заткнуться.
Такими обычно он сам заставляет Эванса заткнуть его ебаные мозги.
- Вот это весело, - сообщает Себастиан, наконец отстраняясь, облизывается; Крис откидывается назад, парой движений разминая шею, зрачки почти заполнили собой радужку; Себастиан ловит его пальцы, рассматривает придирчиво, не успевает задать вопрос.
- Не привык к кольцам, - говорит Эванс, опускает руку, достает из кармана кольцо. - Пришлось снять, мешается.
- Потеряешь, - Себастиан поднимается, пересаживаясь к Крису лицом, вытягивает из-под воротника его футболки простую цепочку, расстегивает ее, пальцами проезжаясь по груди - Эванс смотрит непонимающе, тело его все равно реагирует по-своему, он выдыхает протяжно, знакомо, конечно, готов хоть сейчас, Себастиан тоже, но сначала не это. Он отбирает кольцо, продевает через него цепочку, - а вот так - нет, - застегивает на чужой шее снова, не убирает уже ладони, в этом снова есть что-то слишком серьезное, что-то, от чего хочется избавиться каким угодно способом, и Себастиан ухмыляется: - Подарки не снимают, Эванс. Тот, кто дарил, может расстроиться.
Крис моргает - чуть ли не впервые за все это время - и возвращает ухмылку:
- Тебя попробуй расстроить.
- Заткнись, - беззлобно советует Себастиан, укладываясь обратно, и Крис наклоняется, находя лучший способ замолчать.
Стоны не в счет.
продолжение - здесь.